Смысл жизни человека: от истории к вечности - [106]

Шрифт
Интервал

«Истина – одна и объемлет все, она – обо всем».628

Основное положение софистики «человек есть мера всего…» отрицает всеединое, безусловное сознание. «Всякое сознание, как таковое, с этой точки зрения, только человечно, антропологично, а потому – только индивидуально. Софистика была отвергнута Сократом, а вслед за ним Платоном, которые показали, что в самопозаниии (самосознании) человек приходит к объективной идее, то есть к сверхиндивидуальному, вселенскому и безусловному сознанию».629

Смысл жизни универсален потому, что представляет собой сверхпсихологический абсолютный синтез, в котором все представления даны в их безусловном значении. Этот синтез реально предшествует любому акту нашего сознания. Таким образом, смысл жизни дан, или предзадан человеку.

Страдания, неправда и бессмыслица мира, по Трубецкому, проистекают из присущего каждой твари эгоизма, из стремления поставить свою жизнь и свою волю как высшее и безусловное.

Беззаветная отдача себя Богу – это решимость «не иметь собственной жизни, а жить исключительно жизнью божественной, – стать сосудом Божества».630

Отдаленность человека от Бога (отпадение), которая является следствием свободы, содержит в себе и возможность стать сотрудником Божиим, соучастником Его творческого акта: «Если бы человек не мог бороться против Бога, он не мог бы быть ему и другом».631

Конкретно о соотношении индивидуального и универсального смысла жизни Е.Трубецкой пишет следующее: «Сознание человеческого индивида неизбежно фрагментарно: чтобы снять эту индивидуальную границу, чтобы прочесть мои отрывочные переживания в контексте всеединой истины, нужно восполнить мое сознание сознанием соборным; чтобы подняться мыслью над обманчивыми переживаниями моей индивидуальной психики, надо вступить в диалог с другими: ибо всеединое сознание, которое возвышается надо всеми сознающими и мыслящими субъектами, есть то, что объединяет всех».632 Итак, совпадение индивидуального и универсального (сознания всех) происходит во всеединой истине, которая есть Бог. Все признаны познавать Бога, утверждает Трубецкой, – это наша обязанность, и «тот духовный опыт, который должен лежать в основе истинного Богопознания, не есть только индивидуальный, а коллективный, соборный опыт».633

Соборность подлинную (Христову) следует отличать от соборности естественной, человеческой, тем более, «от собирательных заблуждений». Для такого различение нет внешних, формальных признаков: остается осознать нашу призванность к деятельному участию в соборной жизни, с тем чтобы соборность не была бы только внешним авторитетом для нас.

Так, Трубецкой утверждает принцип активного участия человека в соборной жизни как основания ее истинного осмысления. Соборность не означает размывания индивидуального начала в безлично-коллективном. «Формула» соборности – единение плюс свобода. Человек самостоятельно определяется в истине: сознание истины бывает нередко уделом меньшинства. «Ошибкам подвержены и величайшие святые».634

Создание собственного своего образа по образу и подобию Божию и есть то подлинное субстанциальное и творческое дело, к которому призван человек.635 Смысл жизни – универсален, приобщение к нему и создание себя самого в нем – индивидуальное дело каждого.

Необходимость универсализации постановки вопроса о смысле жизни утверждал и Семен Франк: «При всякой индивидуальной постановке вопроса: о средствах к определенной цели, к разряду вопросов, «что мне, NN, лично делать, какую цель или ценность я должен избирать для себя в качестве определяющей мою жизнь?» молчаливо допускается, что есть некая сложная иерархия целей и ценностей и соответствующая ей прирожденная иерархия личностей, и дело идет о том, чтобы каждый (и прежде всего я) попал на надлежащее место в этой системе…».636

Но: когда я ставлю вопрос не о том, что мне лично делать, а о том, что мне нужно делать вообще, или всем людям, тогда спрашивается: каково то единственное, общее для всех людей дело, которым осмысляется жизнь. «К этому и сводится типично-русский смысл вопроса «что делать?». Еще точнее он значит: «что делать мне и другим – чтобы спасти мир и тем впервые оправдать свою жизнь?».637

Такая постановка вопроса – об общем деле, – считает Франк неосновательна и неплодотворна. Все земные преобразования, революции абсолютизировали зло прошлого, сами вытекали из этого отрицаемого прошлого и несли на себе его печать. Да и в случае успеха, осуществления какого-либо земного идеала (даже установления рая на Земле!), как ответить на вопрос о роли людей «из прошлого», которые послужили «навозом» для подготовки этого грядущего блаженства? Осмыслена ли их жизнь в этом качестве? Может ли быть принята их жертва потомками, и как они согласуют с ней свой смысл жизни? «Для чего мир так бессмысленно устроен, что осуществлению правды должен предшествовать в нем долгий период неправды и неисчислимое множество людей обречены всю свою жизнь проводить в этом чистилище…»,638спрашивает С.Франк.

На пути внешнего активизма, земных преобразований, бунтов и революций ответ на вопрос «что делать?» не выходит из порочного круга, где насилие выступает в качестве основы (причины) деятельности и ее результата (следствия). «Иначе говоря, единственная религиозно оправданная и неиллюзорная постановка вопроса «что делать?» сводится не к вопросу о том как мне спасти мир, а к вопросу, как мне приобщиться к началу, в котором – залог спасения жизни».


Рекомендуем почитать
Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1

После распада Советского Союза страны бывшего социалистического лагеря вступили в новую историческую эпоху. Эйфория от краха тоталитарных режимов побудила исследователей 1990-х годов описывать будущую траекторию развития этих стран в терминах либеральной демократии, но вскоре выяснилось, что политическая реальность не оправдала всеобщих надежд на ускоренную демократизацию региона. Ситуация транзита породила режимы, которые невозможно однозначно категоризировать с помощью традиционного либерального дискурса.


Событие. Философское путешествие по концепту

Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве. Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.


Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама)

Перед вами первая книга на русском языке, специально посвященная теме научно-философского осмысления терроризма смертников — одной из загадочных форм современного экстремизма. На основе аналитического обзора ключевых социологических и политологических теорий, сложившихся на Западе, и критики западной научной методологии предлагаются новые пути осмысления этого феномена (в контексте радикального ислама), в котором обнаруживаются некоторые метафизические и социокультурные причины цивилизационного порядка.


Магический Марксизм

Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.


Японская художественная традиция

Книга приближает читателя к более глубокому восприятию эстетических ценностей Японии. В ней идет речь о своеобразии японской культуры как целостной системы, о влиянии буддизма дзэн и древнекитайских учений на художественное мышление японцев, о национальной эстетической традиции, сохранившей громадное значение и в наши дни.


Нищета неверия. О мире, открытом Богу и человеку, и о мнимом мире, который развивается сам по себе

Профессор Тель-Авивского университета Биньямин Файн – ученый-физик, автор многих монографий и статей. В последнее время он посвятил себя исследованиям в области, наиболее существенной для нашего понимания мира, – в области взаимоотношений Торы и науки. В этой книге автор исследует атеистическое, материалистическое, светское мировоззрение в сопоставлении его с теоцентризмом. Глубоко анализируя основы и аксиомы светского мировоззрения, автор доказывает его ограниченность, поскольку оно видит в многообразии форм живых существ, в человеческом обществе, в экономике, в искусстве, в эмоциональной жизни результат влияния лишь одного фактора: материи и ее движения.