Смысл жизни человека: от истории к вечности - [101]

Решение вопроса о смысле жизни должно, по Толстому, придать фундаментальное единство разнообразным целям поведения всех людей, на базе, опять же, единой системы ценностей.

Толстой утверждает, и здесь он не отходит от буквы Евангелия, что Бог есть любовь, а «… закон жизни человеческой есть закон любви, дающей высшее благо как отдельному человеку, так и всему человечеству».608 Надо только уразуметь, наконец, этот закон и сделать его основополагающим земным принципом жизни.

Сделать это надо «здесь и сейчас»: Толстой издевался над марксистским учением, в том плане, что люди в ожидании момента, когда жизнь сама собой сделается хорошей, «живут как на постоялом дворе», думая, что где-то есть жизнь настоящая.609

Таким образом, «самой важной на свете» наукой является наука любви. В соответствии с такой рационалистической установкой Толстой популяризирует и «формулу любви» (из Писемского): «Величина любви есть величина дроби, которой числитель, мои пристрастия, симпатии к другим, – не в моей власти; знаменатель же, моя любовь к себе, может быть увеличен или уменьшен мною до бесконечности, по мере того значения, которое я придаю своей животной личности. Суждения же нашего мира о любви, о степенях ее – это суждение о величине дробей под одним числителем, без соображения о их знаменателях».610

Здесь Толстой говорит о духовной работе, которую должен ежечасно проделывать человек, чтобы избавится от гордыни и себялюбия. Так проблематика смысла жизни связывается с духовностью индивида, которая является следствием самосовершенствования. Индивид поднимается к смыслу как объективному и универсальному, значимому для всех и каждого.

В функциональном аспекте индивидуальное и универсальное обуславливают друг друга, так как высший нравственный закон предписывает «служение каждого всем и всех каждому». В сущностном же аспекте пальма первенства принадлежит универсальному, к которому, для осмысления своей жизни, должен «припасть» каждый человек. И это, несмотря на то, что сам универсальный закон жизни, ее смысл происходят, по Толстому, из земного источника, как «результат коллективных усилий мудрецов мира».

Имеющийся в рассуждениях великого писателя и мыслителя логический круг (источником индивидуального осмысления жизни выступает универсальный смысл, который, в свою очередь, имеет своим источником множество индивидуальных актов осмысления), неизбежно вытекает из «универсальной религии», претендующей на абсолютное значение, но отвергающей наличие абсолютных оснований и самой себя, и своих требований. Почему, спрашивается, человек «должен служить всем»? Кем или чем это заповедано? Природой, которая кооперацию «держит в услужении» у конкуренции и борьбы за место под солнцем? Социумом, считающим справедливым «служение всем» только при условии, что «служат и тебе», и во всякой конкретной ситуации вынужденным заново оговаривать все аспекты «взаимослужения»? Нравственным законом внутри нас, который вызывает такой же трепет и восхищение как «звездное небо» над головой (И.Кант)?

Последнее предположение наиболее основательно, однако уравнивает, с точки зрения траенсцендентности, «нравственный закон» и «звездное небо». И то, и другое – равно загадочны и непостижимы для разума. Можно, конечно, обратиться и к практическому разуму, начав утверждать нравственность всей своей жизнью с уверенностью в том, что действуем так, «как если бы узнали» основания этой уверенности.

Чем же отличается «как если бы» Канта от религиозной веры в трансцендентный или, конкретно, Божественный источник нравственности, в абсолютный генезис принципа «служения»? Хотя в том и другом случае мы имеем дело с построением человеческого разума аксиматического вида, преимущество второго подхода (ставка на веру) состоит в том, что разум, на котором все так гипотетически строится, здесь не объявляется единственным и, тем более, главным основанием смысложизненного отношения человека к миру.

Соотношение универсального и партикулярного (вплоть до уникально-индивидуального) предназначения человека, или смысла его жизни, стало важнейшей теоретической проблемой экзистенциализма. В ее решении виделась загадка тайны человеческого существования, ответ на вопрос, почему человек современной эпохи утратил доверие к объективным основаниям своей жизни, а также к идеальным принципам и нормам нравственности. Эти утраты воспринимаются не разумом, а всем индивидуальным существом, которое столкнулось с «невероятной убылью достоинства человека», как утверждал Ф.Ницше.

В такой ситуации потерянности и трагичности первостепенно важным стал поиск «самости» человека, того ядра индивидуального бытия, которое «не сдается» миру, социуму, которое обеспечивает автономность и самодостаточность человека, спасает его «лицо» как, по-настоящему, ответственного субъекта жизни. Так, в антропологии обострилась проблематика субъективности, в контексте которой, по мнению экзистенциалистов, только и можно понять то, что дает человеку силу противостоять бессмысленности бытия.

Среди работ экзистенциалистского направления можно выделить следующие: «Опыт конкретной философии», «Метафизический дневник», «Экзистенция и объективность», «Человек, ставший проблемой», «К трагической мудрости и за ее пределы», «Онтологическое таинство и конкретное приближение к нему» (Г.Марсель); «Время и бытие», «Разговор на проселочной дороге», «Письмо о гуманизме» (М.Хайдеггер); «Человек бунтующий», «Творчество и свобода», «Чума» (А.Камю); «Бытие и ничто», «Тошнота», «Стена» (Ж.П.Сартр); «Или-или», «Страх и трепет», «Болезнь к смерти» (С.Кьеркегор); «Духовная ситуация времени», «Смысл и назначение истории» (К.Ясперс»; «Позитивный экзистенциализм», «Введение в экзистенциализм» (Н.Аббаньяно) и др.