Смута новейшего времени, или Удивительные похождения Вани Чмотанова - [12]

— У них все есть, не беспокойся. А потом говорит: всем по двести рублей оклад, мануфактуры по десять метров, квартиры всем выправить. Чтоб, говорит, населению никакого гнету. И пусть, говорит, неп будет полный[28].

— А еще проводник с поезда говорил, будто насчет водки распорядился.

— В первую очередь. Чтоб, говорит, снова старые деньги были[29] и чтоб поллитровка пять рублей стоила. Полтинник на новые[30].

— Чудесное дело!

— А военные тут и задумали: танки на него выкатили. А он идет и улыбается. Махнул рукой раз — половины танков и нету, махнул другой — глядь, а один генерал уже с другим бьется. Во как!

— А он?

— Распорядился он и пошел по Рассее смотреть, как народ живет. В скором времени вернусь, говорит, вплотную делами займусь.

— Все это сплетни и враждебные слухи, — разъяснял лектор Босяков. — Как это может воскреснуть мумия?

— Это кто мумя?! — всполошились бабы. — Это для тебя мумя! Отъел брюхо-то, да народ и дурачишь. А тут в магазин пойдешь — мыло да консервы, да и то, если есть! Сам-то за пальтом в Москву ездишь, а нам некогда, работаем! Ишь, расфуфырился! Ужо объявится у нас, то-то тебе работу подыщет!

— Иди-ка, парень, — сказал лектору мужик в телогрейке. —За такие слова зубы ломают.

— А я что? — смутился распространитель знаний, поправляя кашне и пыжиковую шапку. — Только по всем законам физики такого быть не может.

— А по какой физике в магазине колбасы нету? — насел мужик . — «Все знаю, знаю», — передразнил он. — Чего же ты не знаешь?

Подошедшие толпились вокруг лектора, потихоньку потыкивая его кулаками под ребра.

— Милиция! — истошно заорал распространитель знаний. — Убивают!

Тут всё и началось.

Навстречу трем испуганным милиционерам бросилась людская стоножка.

Смертельно побледнели блюстители и побежали к огородам.

* * *

Председатель горсовета Члеников, промахиваясь дрожащим пальцем, звонил в воинскую часть.

— Кто это? Снегирев? Ты-то мне и нужен. Пришли батальон, черте-что в городе происходит.

— Не могу, — сказал Снегирев, — в баню идем.

— Какая к черту баня?! Бунтуют у меня!

— Ну и что? — злорадно сказал Снегирев. — Помнишь, я машину тесу у тебя просил, ты мне что сказал? А?

— Снегирев! Я жаловаться буду! Я до обкома партии дойду! Нет у меня тесу!

— А у меня солдаты тоже люди.

— Снегирев, пойми, нет у меня теса, нет! Н у, ладно, дам я тебе два кубометра!

С треском вылетела дверь в кабинете и сшибла Членикова на пол.

Из окон исполкома полетели стулья и пишущие машинки. Вслед за ними, вздымая снежную пыль, попадали депутаты трудящихся. В пробежавших по переулку товарищах в одном нижнем белье с восторгом признали начальника милиции и первого секретаря горкома.

Рассеяв власть, жители бросились к магазинам. Ваня и Аркаша хохотали, любуясь упразднением порядка: стихия была друзьям по сердцу.

И вдруг толпу, мчавшую мимо похитителя головы, повело, и она замерла, уставившись на Ваню и Аркашу.

Оба смутились.

Город смотрел и видел бессмертные дорогие черты того, кто поднял Россию на дыбы.

— Он! — истерически закричала учительница начальных классов.— И щека перевязана, чтобы не схватили ищейки!

Буря оваций грянула на площади перед сельпо. Раздались крики: «Ильич с нами!».

— Аркаша, пора уходить.

— Затопчут, Вань. Речь скажи для виду.

Ваня залез на пивную бочку. Говорить речи ему часто не приходилось, всего дважды в качестве последнего слова.

— Товарищи! — загремел его могучий голос. — Да, я воскрес. Пора навести порядок…

(«Картавь, картавь, Ванька, затопчут!» — шипел Аркаша).

…И мы наведем погядок. Наш габочий погядок. К чегту милицию и пгокугатугу! Долой следственные ог'ганы! Мы можем жить без надсмотгщиков. И будем жить без них, дагмоедов.

— А вытрезвиловки закроем, Владимир Ильич?

— Сегодня же!

— А водка точно дешевле будет?

— 50 копеек бутылка.

— Ура-а-а! — гремела площадь, спугивая галок и голубей.

Так в резолюции, составленной Аркашей, и записали.

К вечеру на ногах никто не стоял. Воспользовавшись новым положением дел, Ваня и Аркаша (теперь комиссар по иностранным делам) проникли в сберкассу и вышли с чемоданом купюр.

Неделю торжествовали. Ваня подписал множество декретов, один другого вольготнее. Трое местных интеллигентов подсунули декрет о свободе печати. Чмотанов подмахнул. «Голоколамская правда» вышла с новым названием «Ленинская правда», с огромным объявлением «Ильич с нами!» и большим портретом Вани Чмотанова.

Съели месячный запас продуктов. На Ваню все тяжелее ложилось бремя неограниченной власти. Робкие, постучались к нему первые ходоки.

— Тово, Володимер Ильич, распорядились бы, чтоб пища была. Бедствуем мы немного. Хлеб сырой, консервы… Нельзя ли насчет картофелю.

Ваня открыл партраспределитель[31] и кормил город еще неделю. Кончились табак и водка. Скрыто начало зреть народное возмущение.

* * *

Тяжелый бой измотал Слепцова и Глухих. Генералы, равные по выучке, количеству правительственных наград и броневой мощи, не могли одолеть друг друга. В дивизиях нашлись герои, бросавшиеся под танки противника с гранатой.

Лес горел. Местное население ушло в партизаны. Кремль молчал. Генералы бросили в бой последние резервы.

* * *

Горечь и раздражение накапливались в Ванином сердце.