Смуглая дама из Белоруссии - [24]

— Мэнни, — сказал он, глядя в стену, — когда я приехал в Новый Орлеан, в первый же день этот парень с девчонкой подловили меня позади бара и загребли мои бумажник и часы. Девчонка хотела еще снять с меня штаны с рубашкой, но я упросил парня их не забирать. Я две ночи спал на улице и даже попал в тюрьму за бродяжничество. Не хочу вспоминать! В армии и то будет лучше, Мэнни.

— Фил, а что ж ты мне такие письма писал?

— А, — сказал он, — все я наврал. Думал, может, удастся тебя выманить. Мне так худо было одному, Мэнни. А потом я и сам поверил в свои россказни, и мне стало намного легче. Сам понимаешь. Ни с кем я там не встречался. Ни с женщинами, ни с кем.

Мне захотелось его придушить.

— В общем, Мэнни, — тут Фил лениво потянулся, — разбуди меня, когда стемнеет.

Но я схватил его за ноги и сбросил с кровати.

— Проваливай.

— Что? Мэнни, прекрати. Я устал. Потом, ладно? Оставим игры на потом.

— Проваливай!

Он обулся.

— Ты что, псих, Мэнни? Сначала обнимаешь, потом гонишь взашей. Я всего-то и хотел, что ночку переноче…

Я вытолкал его за порог и запер дверь на засов.

— Мэнни, — взывал он снаружи, — у тебя крыша поехала, точно тебе говорю. Пусти меня. Домой ужас как не хочется. Мэнни!

Он позвал меня еще раз, а потом ушел. Я с минуту постоял у двери, и вдруг меня накрыла паника. Что угодно, лишь бы не оставаться одному!

— Прости, — воскликнул я и распахнул дверь. — Фил!

Тишина. Я чуть было не ринулся за ним, но побоялся выйти из комнаты. Поэтому я снова запер засов, сел на пол и, не поверите, расплакался.

— Мэнни, — корил я себя, — ты король тупиц!

А еще лез в художники!

И вдруг, совершенно чудесным образом, в окне показалось лицо Фейгеле. Сначала я решил, что мне это снится, но тут я услышал ее мычание и понял, что это и в самом деле Фейгеле!

— Фейгеле, — позвал я, — постой, не убегай!

Но она вскарабкалась на крышу.

— Я им покажу, — сказал я и, схватив кисть, большой кусок картона и первые попавшиеся тюбики с краской, открыл окно и выбрался на пожарную лестницу. Оглядевшись, не шпионит ли за мной Хайми, я на цыпочках полез на крышу, крепко вцепляясь в металлические поручни и осторожно перебирая руками. Когда я глянул вниз, у меня закружилась голова и я едва не выронил один из тюбиков. Фейгеле играла позади веревки с бельем, и я тихонько подошел, сел прямо на крышу и пристроил картон на коленях. Минут десять я наблюдал, как она играет, а потом достал уголь и начал рисовать.

Увидев слетевшего на крышу голубя, Фейгеле принялась подражать его походке. Голубь немного поковылял — и Фейгеле поковыляла. Она смотрела на голубя и улыбалась, а я не сводил с нее глаз: она улыбалась совсем не как идиотка. Отнюдь. Ее лицо сияло, а улыбка была такой нежной и ласковой, что даже голубь, сбитый с толку, на мгновение замер. Она потянулась его погладить, но вдруг снова замычала, лицо ее стало грубым, улыбка утратила свою прелесть. Это снова была Фейгеле-идиотка, и голубь, взмахнув крыльями, перелетел на другой край крыши. Фейгеле тоже замахала руками и побежала вслед за ним.

— Фейгеле, Фейгеле, — закричал я, — вернись!

За моей спиной вырос Хайми со своими Маккавеями, и я понял, что через минуту здесь появится Кинг-Конг. Я выронил уголь и картонку и вприпрыжку припустил за Фейгеле. Голубь сидел на карнизе. Фейгеле подбежала к нему, мыча и взмахивая руками.

Хайми и Маккавеи стали подначивать:

— Полетай, Фейгеле, полетай!

Голубь еще помедлил на карнизе и торжественно слетел вниз.

— Полетай, Фейгеле, полетай!

Фейгеле стояла на карнизе, смотрела на голубя, и я увидел, что она плачет.

— Полетай, Фейгеле, полетай!

Она оглянулась на меня, потом ритмично замахала руками и — прыгнула с крыши. Я попытался схватить ее за ногу, но не сумел. Падая, она успела раз-другой взмахнуть руками, и на миг мне почудилось, что она и впрямь полетит, но тут раздался глухой удар о землю, и она замерла без движения. Откуда ни возьмись, прибежали коты миссис Геллер, стали лизать ее своими языками. Хайми и Маккавеи скрылись на лестнице, и я остался один. Коты внизу истошно орали.

Даже Кинг-Конг не сдержал слез, когда выбежал во двор и увидел Фейгеле. Миссис Геллер неустанно била себя в грудь, ее повязка то и дело сползала, выставляя на обозрение пустую глазницу.

— Нужно было ее отдать, — судорожно рыдала она, а Кинг-Конг, обняв, ее утешал.

Коты продолжали орать. Мне пришлось подписать семь разных бумажек, много раз повторить всю историю от начала до конца, и только тогда полиция уехала. Я пошел в свою комнату укладывать вещи. В нижнем ящике комода, куда я сам их и положил, отыскались голубиное яйцо и морковка, и я бережно спрятал их в вещмешок. И пошел вниз. Полночи я провел, скитаясь по улицам, сгибаясь под тяжестью вещмешка. И все бормотал себе под нос:

— Хочет Фил быть пилотом, пусть будет, а я с земли никуда. Я летать не желаю. Фейгеле, Фейгеле… Почему я не подписал ту бумагу?

На меня чуть не налетело такси, меня дважды останавливал полицейский. Подвыпивший моряк хотел угостить меня пивом, но я молча прошел мимо, и он дал мне пинка под зад, а я, не удержавшись на ногах, полетел в канаву. Моряк меня оттуда выловил, рассыпался в извинениях и всучил мне свою бескозырку. Эта бескозырка спасла меня, когда я отлил на улице и меня чуть не арестовали.