Смертельный вкус Парижа - [55]

– Саш, лучше я. Мне ведь придется объяснять ему, как найти и открыть тайник.

Я колебался, но лучшего решения не было, а сам я уже опаздывал на утренний осмотр в госпитале.

– Ладно, не откладывайте. И ни в коем случае не обсуждайте это по телефону.

Она кивнула:

– Что ты меня учишь? Кто твой самый лучший помощник и опора?

Уже поднимаясь со стула, я спросил:

– А как ты вчера добралась до дома? Тебя кто-нибудь подвез?

Она замялась на долю секунды, потом отвела глаза:

– Нет, ты что? Я бы ни за что не села в одну машину ни с одним из той компании. Кто-то из них отравил Додиньи, кто-то подбросил пистолет. Нет уж.

Как именно Елена попала домой, она так и не уточнила. Неприятная догадка занозой сидела во мне, но я еще вчера поклялся не кормить своих демонов. Смахнул прядь со лба, словно подозрения можно было отмести вместе с волосами, и небрежно поинтересовался:

– Ты из города сразу домой?

– Не сразу. У меня там еще встреча.

Тоже мне, опора. Эту опору саму надо было постоянно поддерживать обеими руками, чтобы вместе с ней не рухнуть. Почему она прямо не сказала, с кем собирается встретиться? Но она промолчала, а я не стал спрашивать.

Я взглянул на часы:

– Мне пора бежать. Будьте осторожны, обращайте внимание на всех подозрительных, постарайтесь заметить, не следят ли за вами. До вечера.

Мы оба в этих отношениях потеряли равновесие. То, что раньше было для нас естественно и просто, как пройти по лежащему на траве бревну, теперь стало трудно и опасно, как пройти по канату, натянутому на высоте Эйфелевой башни. Оба изо всех сил делали вид, что все в порядке, но наш семейный мир шатался от каждого слова, поступка, взгляда или мысли. Наш союз становился неустойчивее двуногой табуретки.

Метро, как всегда, способствовало предаванию размышлениям. Что-то было в мерном покачивании вагона, бликах тусклого света, пассажирах, погруженных в собственные мысли или утренние газеты, что позволяло отложить саднящую тревогу и сосредоточиться на расследовании, запутывающемся быстрее клубка в кошачьих лапках.

Итак, пистолет убийца подкинул после того, как я скинул пиджак, иначе я почувствовал бы вес оружия: как-никак браунинг весит полкило. А скинул я пиджак, когда Додиньи уже катался по полу. В таком состоянии он точно ничего не мог подкинуть, и весьма сомнительно, чтобы он доверился Марго, они до вчерашнего дня даже не были лично знакомы. И другого близкого друга среди присутствовавших у Додиньи не имелось. А кто еще, кроме убийцы, стал бы подбрасывать улику? Неужели убийца все же не он? Тогда кто?

Поезд вылетел на станцию «Шатле», как пуля из дула. Я очнулся, выскочил на перрон, людской поток подхватил меня и вынес наружу. Ослепленный солнцем, я миновал цветочный рынок, прошел вдоль мрачных, почерневших от выхлопных газов больничных стен с зарешеченными окнами. По всему Сите играли оркестры, лоточники продавали сувениры, цветы и мороженое, народ толпился в очередях. Площадь Парви перед Нотр-Дам напоминала Большой базар в Тегеране. Я свернул под арку огромных больничных дверей, нырнул в сырую прохладу и мглу средневековых каменных палат.

Желтая, будто восковая фигурка Додиньи валялась на сбитых белых простынях. Впавшие щетинистые щеки отливали синевой, развесистые хрящеватые уши придавали больному сходство с летучей мышью. Костлявыми узловатыми пальцами с черным пухом на фалангах выздоравливающий перебирал кипу свежих газет. Мелькали заголовки: «Преступление в мире антиквариата!», «Кто отравил эксперта старинной мебели?», «Тайны антикварных подделок», «Кому угрожал антиквар?». Если верить передовицам, умирающий уже вчера, едва оклемавшись, с пафосом Эмиля Золя обвинял «шайку прохиндеев» в попытке отравления и в фальсификациях национальных шедевров. Правдоискатель, которого так долго никто не хотел слышать, стал знаменит в одночасье.

При помощи Мартины я провел основательный осмотр пациента. Пульс был ровным, температура спала, артериальное давление тоже нормализировалось, слизистые оболочки восстановились, длинные ногти потеряли страшный синеватый ободок. Додиньи повезло: отравление прошло почти без последствий. К счастью, доза белладонны оказалась несмертельной.

Я слушал его сердце, когда появился инспектор Валюбер. Не снимая вечного котелка, инспектор устроился на стуле напротив кровати со своим блокнотом.

– Доктор, попрошу вас тоже остаться, вы ведь присутствовали при вчерашнем событии. У меня будут и к вам вопросы.

Я передал обход прочих больных нашему безотказному ангелу-хранителю Серову и присел на подоконник. Валюбер разложил на коленях вечный блокнотик, выудил из-за уха карандаш:

– Месье Додиньи, вы подозреваете кого-то в своем отравлении?

Больной ткнул в газеты, словно там Серро с товарищами опубликовали свои признания:

– Конечно! Это дело рук приспешников Пер-Лашеза!

– Интересно. А почему вы так уверены?

– Потому что мы с доктором Ворони́н были близки к их разоблачению.

Инспектор перебил его:

– Простите, а при чем тут доктор Ворони́н? По какой причине он принимал в этом столь горячее участие?

Я вмешался:

– Чтобы доказать невиновность моей жены. Месье Додиньи хотел получить доказательства подделки артефактов. Я взялся ему помогать, поскольку их общие с Люпоном махинации могли быть мотивом для убийства.