Смертельный вкус Парижа - [53]

Близилась полночь, я не сомневался, что Елена давно мирно спит в нашей постели. Не сомневался, но, выскочив из вагона на станции «Георг V», невольно ускорил шаг. По лестнице взбежал через ступеньку, и ключ в дрожащей руке не сразу вошел в замок. Не разуваясь, я поспешил в спальню.

Конечно, она спала, рассыпав по подушке золотой нимб кудрей. Как ребенок, закинула руку за голову. Все мучительные фантазии тут же растаяли, накатила волна раскаяния и нежности. Я поцеловал мягкую ладошку, скинул с себя одежду и прилег рядом, стараясь не потревожить ее сон.

Было душно, тикали ходики, где-то вдали прогромыхал ночной поезд. Я лежал, рассматривая мертвенный свет оконного проема. Налетел порыв ветра, занавеска вздулась, запузырилась, а потом пошел дождь, и спальню затопил запах прибитой пыли, мокрого тротуара и выхлопных газов. По асфальту шуршали шины, крякнул клаксон – может, это Дерюжин развозит клиентов дансингов и борделей?

После больничной вони рвоты и лекарств, после хрипов больного тихое дыхание Елены, ее темный силуэт, щемящая сладость ее «Арпежа» казались рыданием скрипки, пришедшим на смену грохоту турецкого марша. С каким-то нахлынувшим счастьем неизбежности я осознал, что люблю эту женщину, даже когда совсем не люблю. Вот что теперь между нами: нестерпимая смесь чего-то родного и дорогого и чего-то враждебного и отвратительного, невыносимая смесь страсти и нежности и постыдной, оскорбительной ревности и отчуждения. Нет сил жить так дальше, но и расстаться с ней я пока тоже не могу. Мы словно связаны кровеносными сосудами, и, кто бы из нас ни дернулся, острая боль пронзает насквозь обоих.

Что будет с нами? Да ничего хорошего. Как только обнаружится несостоятельность всех обвинений, Елена снова займет подобающее ей место в парижском мире моды. За «прекрасной русской персиянкой» будет приударять уже не один Дерюжин. Превратить жену в прежнюю заботливую и нежную домохозяйку и вернуться в счастливое прошлое, в золотые тегеранские времена, так же невозможно, как оживить Люпона. И все же поскорее бы это закончилось, поскорее бы возникла ясность. Правда, теперь отравление главного подозреваемого все запутало, расследование затянется, а я больше ничем не могу помочь жене. Остается бессильно ждать заключений Валюбера.

Из окна повеяло сырой прохладой, я натянул на плечи простыню. Уже проваливаясь в дрему, вздрогнул от внезапной тревоги, как будто вспомнилось нечто важное, но мысль тут же утонула в омуте сна.

2 июня, четверг

Солнечный луч просверлил веки. Не открывая глаз, я протянул руку к Елене. Ладонь нащупала лишь прохладную простыню, от пустоты кровати повеяло тоской и одиночеством. К счастью, из кухни донеслось позвякивание посуды, и морок исчез. Я открыл глаза. Трюмо отражало солнце, на комоде сверкали Еленины скляночки, ее кружевная сорочка висела на спинке кровати, шелковое платье качалось на плечиках. В льняном халате, посвистывая, я прошлепал в ванную, наскоро умылся, плеснул в лицо одеколоном и вышел к завтраку, благоухая английской лавандой.

Елена стояла у окна. Она повернулась, на ней лица не было. Я обнял ее, прижал к себе – ничто не сможет испортить этот день!

– Воробей, что произошло?

– Саш, ты вчера, когда держал Додиньи, сбросил пиджак, помнишь? Я потом его нашла в углу.

– А, да. Ты забрала его?

– Там в кармане был браунинг. Зачем?

– Какой браунинг?

Она странно посмотрела на меня:

– Ты не знаешь какой?

– Впервые слышу. Наш браунинг давно в Сюрте.

– Это не наш, совсем другой, с деревянной рукояткой. Значит, кто-то подбросил его тебе, пытаясь спрятать! Я отошла поправить чулок, а в углу за комодом валялся твой пиджак. Я его подняла и сразу почувствовала внутри что-то тяжелое.

– Покажи.

– Браунинг? Я не смогла его пронести. Как только вы увезли Додиньи, полицейские заперли двери зала, стали выпускать всех по одному, проверяли документы, записывали имена, всех обыскивали – искали отравителя. Я страшно перепугалась.

– Это наверняка тот самый пистолет, из которого застрелили Люпона.

– Почему? Может, просто у кого-то было с собой оружие, а когда он увидел, что всех обыскивают, испугался и постарался избавиться от него.

– В таком случае он бы просто забросил его за какой-нибудь комод. А он не поленился, исхитрился запихнуть его в мой карман, а пиджак постарался спрятать, чтобы ты его не заметила. Он надеялся, что полиция потом обыщет помещение и обнаружит орудие убийства у меня. Все это имело смысл делать только для того, чтобы создать улику против тебя.

– Если это действительно тот самый пистолет.

– Тот. Зачем подкидывать нам другой? Наш пистолет уже у полиции. Тот, кто подкинул этот, рассчитывал, что отпечатки пальцев и баллистическая экспертиза докажут твою вину.

– Значит, это Додиньи? Как-то не похоже на него.

Я невольно согласился. Додиньи знал, что его арестуют сразу после предпоказа, знал, что против него полно улик, – мог рискнуть. Вот только не было у него такой возможности. Почти с самого начала вечера он находился в центре внимания, да и я сразу же ощутил бы вес пистолета в кармане. А когда я скинул пиджак, он уже бился в судорогах, ему было не до подтасовок улик.