Смертельный вкус Парижа - [52]

Появившийся токсиколог, доктор Тиффено, подтвердил мой диагноз:

– Белладонна. Несомненно. Повезло ему, что доза оказалась недостаточной. Как это произошло?

– Не знаю. Это случилось в аукционном доме. Он оставил свой бокал на подоконнике и вышел на середину зала обследовать предназначенное для аукциона кресло. Он так эффектно разоблачал подделку раритета, что вся публика столпилась вокруг, все смотрели только на него. Кто угодно тем временем мог отравить его шампанское.

Вечером Додиньи все еще хрипел и бредил, артериальное давление оставалось ниже уровня парижского метро, тахикардия продолжалась, лоб пылал, рот был совершенно высохший, безобразно опухшее лицо пугало, но опасность для жизни миновала. Мартина Тома настояла, чтобы я отправился домой, пациента перенял наш неизменный помощник доктор Серов. Доктора из России не имели права заниматься в Париже медицинской практикой, но старик уже давно помогал в госпитале на добровольных началах, и все мы, включая строгую Мартину, смотрели на все препоны сквозь пальцы. Не так-то много французских эскулапов готовы бесплатно ухаживать за прокаженными и клошарами. Я оставил подробные инструкции – давать пациенту кислород, тело обернуть влажными простынями, голову охлаждать льдом – и с облегчением вышел на площадь Парви.

Душный вечер пах бензином, папиросами и жареными вафлями. От проходящих женщин веяло непременной сандалово-пачульной смесью «Шанель № 5». Из распахнутых дверей и светящихся окон кафе вырывались звуки саксофона, на улицах гудели клаксоны проносящихся машин, столики на тротуарах занимали парочки и компании гуляк, в темноте угольками тлели папиросы, с парковых скамеек слышался женский смех, под мостом Менял плескалась вода, на ней масляными пятнами качались отражения фонарей и молодого серпа луны, над городом нависла громада собора Нотр-Дам.

На станции «Шатле» я спустился под землю. Сидя в шатающемся, скрежещущем вагоне, загипнотизированный проносящимися бликами света, я думал о случившемся.

Кто пытался отравить Додиньи? Еще утром я был уверен, что он сам убийца. Пусть все улики против него были косвенными, но их количество превышало вероятность того, что они были оставлены случайно. Я ожидал, что Савонаролу антиквариата на аукционе арестуют, против него выдвинут обвинение, предъявят доказательства и нервный холерик быстро расколется. Убийство будет раскрыто, Елене вернут паспорт. Но внезапно главный подозреваемый превратился в жертву. Разумеется, то, что кто-то пытался отравить его, никак не доказывало его невиновность. Он по-прежнему оставался самым вероятным убийцей Люпона. Но теперь следствию придется разбираться еще и с покушением на самого Додиньи.

Однако долго гадать, кто был заинтересован в смерти Додиньи, не приходилось. Я тащил отравленного к дверям сквозь шпицрутены ненавидящих взглядов Одри, Мишони, Серро, Кремье и Годара. Крестовый поход Марселя, мои расспросы, мой заказ поддельного трона, громогласное заявление Марго, что Люпон признавался ей в своих делишках, а главное – триумфальное разоблачение липового le fauteuil напугали фальсификаторов, оставшихся без всемогущего и авторитетного Люпона.

Я хорошо помнил, как, разговаривая со мной, Додиньи схватил последний бокал с подноса и побрел с ним сквозь зал, не отпивая. Вокруг была толкучка, движения Марселя, как всегда, были неуверенными и хаотичными, и я невольно беспокоился за костюмы окружающих. Я расслабился, только когда растяпа благополучно донес напиток до окна и раздался сухой клик стеклянной ножки его флюта о мраморный подоконник. Далее Додиньи двинулся к креслу и приковал к себе всеобщее внимание. С того момента к его шампанскому мог подойти любой. Все его недруги толпились у распахнутого окна рядом с бокалом, и никто не обращал на них внимания. Там же курила Одри Люпон, только пару раз выступила вперед, пытаясь остановить устроенный Додиньи спектакль. Разоблачив подделку, торжествующий эксперт вернулся к окну, а минуту спустя уже валялся скрюченным на полу.

Никто из собравшихся не знал, что Валюбер намеревался арестовать Додиньи немедленно по окончании предпоказа. Зато многие предполагали, что неугомонный исследователь артефактов не преминет там быть. А кто-то прямо подготовился к этому и подсыпал ему яд.

Несмотря на всю мою неприязнь к Марго, ее снова пришлось исключить из числа возможных отравителей. У нее-то как раз были резоны позволить Додиньи вывести покойного махинатора на чистую воду и тем самым напакостить его вдове. Мадемуазель Креспен даже подстерегла ревнителя французской старины и предложила свою помощь. Заодно это позволяло светской «бабочке» оставаться в центре событий и лишний раз напомнить о себе.

Я увез Додиньи в больницу, даже не попрощавшись с Еленой. Как она добралась до дома? На метро? Кто-нибудь мог предложить подвезти ее. Зал был полон пожилых жуиров, готовых приударить за красивой женщиной, вокруг которой газеты уже устроили сенсационную и двусмысленную шумиху. Я вспомнил притворную улыбку ее нарисованных губ, ее притворный интерес к антиквариату и непритворный интерес антикваров к ней. А она? Приняла бы моя жена любезное предложение подвезти ее домой? Или приглашение в ресторан? От этих вопросов под ребрами запылали уголья. Я тряхнул головой. С недавних пор во мне поселился демон. Он рисовал картины, свивавшие мою любовь в режущий жгут недоверия и ревности. При этом разумная часть моей души знала, что жена верна мне. Но разум шептал так тихо, а шальные эмоции бушевали так яростно, что порой я приближался к помешательству.