Смертельный вкус Парижа - [50]

– Жена, конечно, всегда узнает последней, но мне Ив-Рене часто хвастался своими подделками.

Одри сделала вид, что не слышала. Если Марго Креспен умела скрывать свои чувства, то Одри Люпон умела еще и не действовать под их влиянием.

Воспользовавшись паузой, Додиньи воздел к потолку выпроставшиеся из рукавов тонкие волосатые запястья и потряс клешнями ладоней:

– Мадам и месье, известно ли вам, что это уже четвертый стул работы Деланнуа для мадам Дюбарри, внезапно возникший на рынке за последние три года? – Он победно оглядел публику. – Насколько вероятно, чтобы четыре стула этого мастера были обнаружены и выставлены на продажу почти одновременно?

– Что тут такого? – прохрипел Мишони. – Кто знает, сколько он их сделал?

– Я знаю, поскольку я читал его дневник, – театральным жестом Додиньи закинул за спину концы желтого шарфика. – За пять лет присутствия графини Дюбарри при дворе – с апреля тысяча семьсот шестьдесят девятого по май тысяча семьсот семьдесят четвертого года – Деланнуа сделал всего двенадцать les fauteuils, один из них с чуть более высокой спинкой для его величества.

Мишони бесцеремонно повернулся к всезнайке задом. Елена прошептала:

– Он мне нравится! Видно, что горит своим делом. Один этот перстень-ларец на его мизинце чего стоит. И эта желтенькая удавочка на шее!

В общем молчании князь Куракин сказал:

– Похоже, нам следует выслушать месье Додиньи.

Служащий отступил. Додиньи нагнулся, с неожиданной силой приподнял кресло, проворно перевернул его на попа и опустился перед ним на колени. Любопытные сгрудились вокруг, заслонив спектакль. Я пристроил свой бокал на стопке каталогов и протиснулся поближе к происходящему. Скорчившись на полу, скептик с помощью лупы изучал недра деревянной изнанки кресла. Краем глаза я заметил, что Мишони подошел к служащему, что-то приказал ему, тот принялся подавать знаки кому-то невидимому за дверью. Похоже, несмотря на заступничество Куракина и Попова, дотошного и чрезмерно эрудированного эксперта все-таки выставят вон.

Додиньи поднял голову и торжествующе провозгласил:

– Наклейка! Наклейка наполовину оторвана, а наполовину осталась приклеенной! – И нырнул обратно в стул.

Жерар Серро возмущенно крикнул служителю:

– Прекратите эту комедию! Это не рассматривание лота, а попытка опорочить трагически погибшего человека! Это хулиганство!

– Выгнать каналью пинками! – загромыхал откуда-то с задних рядов Мишони.

В зал вошли трое молодых людей в униформе аукционного дома и направились к Додиньи, но их остановил Валюбер:

– Господа, я присутствую здесь в качестве инспектора французской полиции и намерен разобраться в ситуации.

Серро отмахнулся сигарой:

– В какой ситуации? Вы должны заниматься убийством Люпона, а не шутовскими трюками полоумного.

– Я буду разбираться в деле так, как сочту нужным, – не спасовал Валюбер. – Заприте, пожалуйста, двери. Мадам и месье, никто не мешает экспертизе и никто не пытается покинуть зал!

Ажаны встали у запертых дверей.

– Итак, месье Додиньи, проясните, что вам кажется подозрительным в этой наклейке?

Серро резко повернулся и выбрался из плотного круга зрителей. Его место тут же заняли другие интересующиеся. Теперь все поднимались на цыпочки и протискивались поближе к действию, обещавшему скандальные разоблачения. Из глубины кресельных недр Додиньи заявил срывающимся, но торжествующим фальцетом:

– Само ее существование подозрительно. Оригинальная наклейка тысяча семьсот шестьдесят девятого года должна была просто отвалиться, почти не оставив следа. Клей, которым пользовались в конце восемнадцатого века, неминуемо испарился бы от сырости.

Годар возмущенно фыркнул, но Попов утвердительно кивнул. Мийо что-то шепнул на ухо мадам Люпон, она громко пригрозила:

– Я подам на вас в суд, Додиньи!

Тот вынырнул из чрева стула и ухмыльнулся, окончательно превратившись в гротескную карнавальную маску:

– Я жду этого суда уже много лет! На этот раз ваши эксперты не спасут вас. Они будут среди обвиняемых. Смотрите, – он обращался уже напрямую к Валюберу, – здесь не хватает перекладины.

Валюбер подошел и, согнувшись, тоже уставился на изнанку le fauteuil. Со своего места я не видел, что именно показывал ему Додиньи, но слышно все было прекрасно, потому что в зале стало очень тихо.

– Видите, с этой стороны есть деревянная перемычка, а тут – нет.

– А разве старинный стул не может потерять перекладину?

– Напротив, было бы странно, если бы не потерял хотя бы одну. Но на ее месте должен был остаться след. Понимаете? Цвет древесины слегка меняется с годами, выцветает, и, когда какая-то деталь выпадает, обнажившееся место стыка должно быть чуть темнее. А тут вся ножка одного цвета…

– Это совершенно ненаучно! – перебил его Серро. – Никто не знает, может, эта деревяшка выпала двести лет назад!

– Это вендетта! – прогромыхал Годар. – Попытка очернить репутацию гения, уже не способного заступиться за себя!

Куракин насмешливо спросил:

– Кого вы имеете в виду – Деланнуа или Люпона?

Одри протиснулась вперед:

– Я требую, чтобы этот человек оставил мое кресло в покое! Мы будем выяснять это в синдикате.

Додиньи взглянул на Валюбера. Публика зароптала, все хотели продолжения зрелища. Валюбер поднял на вдову невидимый за мутными очками взгляд: