Смерть в Миракл Крик - [35]

Мэри снова принялась жевать прядь волом, скрип зубов на волосах в тишине казался еще громче, еще упорнее, совпадая со стуком сердца в ритме крещендо у Янг в ушах.

– Я был в ангаре, – сказал Пак.

Мэри встряхнула головой. Она вся хмурилась, морщилась от возбуждения, шрам на щеке выступил, белый и рельефный.

– Нам надо что-то предпринять. Ему нужна помощь, – сказала Мэри по-английски.

– Твой отец велел нам не вмешиваться. Мы должны слушаться, – ответила Янг по-корейски.

Мэри посмотрела на нее, открыв рот, словно хотела что-то сказать, но не смогла произнести ни звука. Янг узнала этот взгляд. Когда Пак только приехал в Америку и объявил им, что решил переехать в Бухту Чудес, Мэри сопротивлялась, рыдала и орала, что не хочет переезжать в глухомань, где никого не знает. Когда Пак упрекнул ее в неповиновении родителям, она повернулась к Янг. «Ну скажи ему, – сказала тогда она. – Ты же со мной согласна. У тебя тоже есть голос. Почему же ты молчишь?»

Янг и сама хотела сказать. Ей хотелось крикнуть ему, что они теперь в Америке, и это она провела тут четыре года, исполняя родительские обязанности, управляя магазином и справляясь с финансовыми трудностями, а Пак едва знал, какими они теперь стали, и точно не знал Америки так, как она, так по какому праву он указывает им, что делать? Но его взгляд, лицо, охваченное бешеным беспокойством, как у мальчишки в новой школе, гадающего, где теперь его место, показали ей, как сильно годы жизни порознь повлияли на него, как отчаянно он хотел вернуть себе роль главы семейства. «Я доверяю тебе решать, что лучше для нашей семьи», – сказала она тогда Паку, а на лице Мэри проступило то же выражение, что и сейчас: смесь разочарования, презрения и, что хуже всего, жалости к собственной беспомощности. Янг тогда почувствовала себя маленькой, словно это она была ребенком, а Мэри – взрослой.

Янг хотела объяснить все это дочери. Она потянулась к руке Мэри, чтобы увести ее туда, где они смогут поговорить. Но не успела она ничего сделать или сказать, как Мэри повернулась, открыла дверь и сказала громко и четко:

– Это я сделала.

Злость на Мэри за то, что она повела себя как ребенок – не подумав, не взвесив последствия, придет позже. В тот момент на первое место вырвалась зависть. Зависть, что у ее дочери, подростка, хватило смелости действовать.

– Что ты сделала? – спросил Эйб.

– Мистер Спинум видел меня, – сказала Мэри. – Я выходила незадолго до взрыва. Я забрала волосы под бейсболку, какую обычно носит отец, и, наверное, с расстояния он принял меня за него.

– Но ты же была в ангаре, – сказал Эйб, хмурясь сильнее. – Ты все время говорила, что была с отцом прямо перед взрывом.

Мэри побледнела. Она явно не продумала, как увязать их историю с ее новой версией. Мэри взглянула на Янг и Пака, глазами умоляя о помощи.

Пак пришел на выручку и сказал по-английски:

– Мэри, врачи сказали, что память будет возвращаться постепенно. Ты что-то вспомнила? Ты вышла помочь маме найти батарейки, может, еще что-то случилось?

Мэри закусила губу, словно пытаясь сдержать слезы, и медленно кивнула. Когда она наконец заговорила, она запиналась, слова звучали неуверенно.

– Я в то утро поссорилась с мамой из-за того, что надо больше помогать по дому, готовить, убираться… и я подумала, что если мы останемся наедине, она снова примется на меня кричать… поэтому я… я не пошла в дом. Я вспомнила… – Мэри напряженно свела брови, словно пытаясь пробудить неясное воспоминание. – Я знала о проводах, поэтому… я пошла к ним. Я подумала, что возможно… у меня получится достать шарики, но… я не дотягивалась. Поэтому я вернулась, – она взглянула на Эйба. – Тут я и увидела дым. Поэтому я зашла за ангар, и тут… – голос Мэри оборвался, она закрыла глаза. Слеза скользнула по щеке, как по команде, подчеркнув все бугры и неровности ее шрама.

Янг знала, что должна сыграть роль матери, переживающей за дочь, которая ни разу до этого момента не говорила о том вечере. Надо обнять ее, пригладить волосы, повести себя так, как обычно ведут себя матери, чтобы успокоить своего ребенка. Но она была в состоянии только стоять неподвижно, ее пронизывали тошнота и тревога, она была уверена, что Эйб видит Мэри насквозь.

Но нет. Он во все поверил, или по крайней мере притворился, и сказал, что это многое объясняет, и, конечно, нет ничего удивительного в том, что память возвращается постепенно, обрывками, как и предсказывали врачи. Он явно испытал облегчение от того, что услышал правдоподобное объяснение показаниям мистера Спинума. Если Эйб и усомнился в рассказе Мэри (ну как можно было, даже с расстояния, принять девочку за мужчину средних лет, или как увязать ощущение Мэри, что она пробыла у проводов несколько минут, со словами мистера Спинума о более чем десяти минутах?), вслух он лишь пробормотал, что зрение подвело, все белые старики считают, что азиаты на одно лицо, а подростки не умеют следить за временем.

– Я не знаю, почему Шеннон выбрала вас на роль мишени, – сказал Эйб Паку. – У вас нет мотива. Даже если бы вы хотели получить деньги от страховой, почему было не подождать, пока в камере никого не будет? Зачем рисковать смертью детей? Это бессмысленно. Если бы не путаница с тем, находились ли вы снаружи или внутри, у нее вообще ничего на вас не было бы.