Смерть в Миракл Крик - [33]

– Я знала, что так будет, – сказала она. – Нам надо было держаться правды с самого начала. Я же говорила, что не надо лгать.

Пак нахмурился и подбородком указал на Мэри, выглядывавшую в окно.

Янг не обратила внимания. Какая разница, что слышит Мэри? Она уже знала, что они солгали. Им пришлось ей рассказать, потому что и она оказалась вовлечена в сочиненную историю.

– Мистер Спинум тебя видел, – сказала Янг. – Теперь все знают, что мы лгали.

– Никто ничего не знает, – прошептал Пак, хотя никто вокруг и так бы не понял его быстрого корейского. – Наше слово против его. Мы с тобой и Мэри против подслеповатого старика-расиста.

Янг хотелось схватить его за плечи, наорать, встряхнуть как следует, чтобы ее слова пробились сквозь его череп, закрутились в его мозгах, как мячик для пинбола. Вместо этого она сжала кулаки, впившись ногтями в ладони, и заставила себя говорить спокойно. Она давно выучила, что спокойные слова гораздо лучше привлекали внимание ее мужа, чем громкие.

– Мы не можем и дальше врать, – сказала она. – Мы ничего плохого не сделали. Ты просто вышел посмотреть, где демонстранты, чтобы защитить нас, и оставил меня ответственной. Эйб должен это понять.

– А как насчет того отрезка времени, когда там никого не было, и пациенты без присмотра оказались взаперти в горящей камере? Думаешь, это он тоже поймет?

Янг опустилась на стул рядом с Паком. Как же часто она мечтала вернуться в прошлое и изменить тот момент.

– Это моя ошибка, а не твоя, и я не переживу, если ты возьмешь всю вину на себя, чтобы меня защитить. Когда я вот так всем лгу, я чувствую себя преступницей. Я так больше не могу.

Пак положил свою руку поверх ее. Зеленоватые вены проступали через кожу и, казалось, перетекали в ее.

– Мы невиновны. Не мы устроили поджог. Неважно, где именно мы были, мы не могли предотвратить взрыв. Генри и Китт погибли бы, даже будь мы оба на месте.

– Если бы я вовремя выключила кислород…

– Я же уже объяснял, в шлангах есть остаточный газ, – покачал головой Пак.

– Но огонь был бы слабее, а если бы ты сразу открыл дверь, мы могли успеть их спасти.

– Этого мы не узнаем, – сказал Пак мягким спокойным голосом. Он взял ее за подбородок и приподнял лицо, чтобы заглянуть в глаза. – Между прочим, если бы я там был, я бы тоже не выключил кислород в 8:20. Помнишь, ТиДжей снял свой шлем? В таких случаях я всегда добавлял время, чтобы восполнить потерянное.

– Но…

– А значит, кислород бы еще поступал, и пожар и взрыв были бы точно такими же, даже если бы я был на месте, – продолжил Пак.

Янг со вздохом закрыла глаза. Сколько раз они это уже обсуждали? Сколько предположений и оправданий уже прозвучало?

– Если мы не сделали ничего плохого, почему не сказать правду?

Пак сильно, до боли, сжал ей руку.

– Надо придерживаться нашей версии. Я ушел из ангара. У тебя нет лицензии. Правила однозначны: подобное нарушение инструкций автоматически приравнивается к халатности. А обвинение в халатности не даст нам получить компенсацию.

– Страховка! – воскликнула Янг, забыв приглушить голос. – Да кто о ней сейчас думает?

– Нам нужны эти деньги. У нас больше ничего нет. Все, чем мы пожертвовали, будущее Мэри – все пропало.

– Послушай, – Янг опустилась перед ним на колени. Может, посмотрев вниз, он лучше поймет ее слова. – Они думают, что ты солгал, чтобы скрыть факт убийства. Они пытаются отправить тебя в тюрьму вместо Элизабет. Ты же понимаешь, что это намного хуже? Тебя могут казнить!

Мэри ахнула. Янг думала, что Мэри погружена в свой собственный мир, как это часто бывало, но она смотрела прямо на них. Пак уставился на Янг.

– Хватит этой мелодрамы. Теперь ты ее напугала безо всякого повода.

Янг обняла Мэри. Она думала, что дочь оттолкнет ее, но Мэри не пошевелилась.

– Мы просто о тебе беспокоимся, – сказала Янг Паку. – Я всего лишь смотрю на вещи реалистично, а вот ты не воспринимаешь все всерьез.

– Я все воспринимаю всерьез. Я просто не теряю голову. Это ты истеришь, устраиваешь сцены прямо в суде. Ты хоть видела, как на тебя все обернулись? Вот от такого я и кажусь виновным. Худшее, что мы сейчас можем сделать, это изменить показания.

Дверь открылась. Пак посмотрел на Эйба и продолжил по-корейски таким расслабленным тоном, словно говорил о погоде:

– Молчите обе. Я сам буду говорить.

Эйб выглядел больным. Его лицо, нередко лоснящееся и цвета красного дерева, было покрыто желтоватыми пятнами и пленкой полувысохшего пота. Встретившись взглядом с Янг, он не улыбнулся во все зубы, как обычно, а быстро, словно в смущении, отвернулся.

– Янг и Мэри, мне необходимо поговорить с Паком наедине. Подождите в коридоре. Там можно поесть.

– Я останусь. С моим мужем, – сказала Янг, положив руку на плечо Паку и ожидая от него хоть какого-то проявления благодарности за поддержку, хоть улыбку или кивок, или что он положит свою руку поверх ее, как прошлым вечером. Пак вместо этого нахмурился и сказал по-корейски:

– Делай, что тебе говорят.

Его слова были тихими, сказанными почти шепотом, но прозвучали как команда.

Рука Янг упала. Как глупо было думать, всего из-за минутной нежности прошлым вечером, что Пак изменился, что он перестал быть традиционным корейским мужчиной, ожидающим от жены беспрекословного подчинения на людях. Она вышла вместе с Мэри.