Смерть под золотым дождем - [53]

Так, занятый своими мыслями, он поплутал по саду и вышел на липовую аллею. Липы ещё только набирали цвет, и меж их ветвей время от времени пролетали только одинокие пчёлы. Зато в самом конце аллеи были заросли тёмно-лиловой махровой сирени и пара кустиков белой. В этих зарослях пряталась удобная беседка со столиком и скамьями возле него. Именно здесь, продравшись сквозь густо переплетённые ветки, Шура обнаружил свою подругу и кота. Дон лежал на скамейке с полузакрытыми глазами и тихо мурлыкал, а Мирослава читала. Ни кот, ни подруга детства даже не повернули голов в сторону ввалившегося в беседку Шуры.

– Вы чего тут делаете? – закричал Наполеонов, с остервенением вытаскивая из волос запутавшиеся в них листочки и прочий древесный мусор.

– Сам не видишь, что ли, – лениво отозвалась Мирослава, не отрывая глаз от книги.

– Я, между прочим, есть хочу! – Шура топнул ногой.

– Здесь нет еды, – так же лениво прозвучал ответ.

– Нет! Вы только посмотрите на неё. – Наполеонов воздел обе руки вверх. – Замученный работой голодный друг приезжает к ней в гости после долгого отсутствия, а она и ухом не шевелит!

– Ухом вместо меня шевелит Дон, – улыбнулась Мирослава, закрыла книгу, встала, подошла к Шуре и чмокнула его в макушку. – Ладно уж, – ласково проговорила она, – идём, моё горе злосчастье.

– Я счастье! – воскликнул он. – И не тащи меня так быстро, мы сейчас все о ветки обдерёмся! Неужели так трудно лишние остричь!

– Ты не там лез сюда, мой котик сладенький, – нараспев проговорила она, свернула за угол беседки, отвела две ветки в сторону, и Шура выбрался наружу на этот раз без всяких потерь.

– Всё у них хитрости разные, – проворчал он. – Разве нельзя всё сделать, как у цивилизованных людей? Ты что, в детстве не наигралась в казаков-разбойников?

Она фыркнула и пожала плечами.

– И что мне с тобой делать? – вздохнул он.

– Что тебе со мной делать, я не знаю, а что мне с тобой делать, я знаю. – Мирослава хитро подмигнула ему одним глазом.

– И что же ты ещё такое задумала на мою разнесчастную голову, – заныл Шура.

– Не бойся, – она погладила его по макушке, – больно тебе не будет.

– Пока я голодный, – твёрдо заявил он, – можешь даже не приставать ко мне со своими выдумками.

– Разве я пристаю к тебе, Шурочка? – Она подмигнула ему другим глазом.

Он махнул на неё рукой в безнадёжном жесте и быстро зашагал к дому. Но тут его опередил кот.

– Ты откуда взялся?! – вознегодовал Наполеонов. – Я-то думал, что ты в беседке остался!

Но кот уже был на крыльце и первым забежал в дом. Когда Мирослава и Шура зашли на кухню, Дон уже сидел на подоконнике и ел из своей миски куриную грудку, освобождённую от костей и разрезанную на кусочки заботливой рукой Мориса.

– Правильно люди говорят, – проворчал Шура, – наглость – второе счастье, – и одарил кота ревнивым взглядом.

Но тот сделал вид, что его это не касается.

– Что-то ты сегодня долго разыскивал свою подругу, – проговорил Морис, пряча иронию.

– Она в старой беседке пряталась, в самой чащобе, – пожаловался Шура, – сидела там со своим котом и не отзывалась. – Он покосился на облизывающего свою мордочку Дона. – И почему ты только кусты сирени не обстрижёшь, – набросился Наполеонов на Миндаугаса, – и ещё европейцем обзывается!

– Не обзывается, а называется, – машинально поправил его Миндаугас.

– Он ещё будет меня родной речи учить, – фыркнул Шура.

Морис решил не реагировать на ворчание следователя и объяснил:

– Я много раз предлагал Мирославе облагородить заросли сирени, но она запретила их трогать. Однако, если свернуть за угол беседки, через чащу можно пробраться, всего лишь раздвинув несколько веток.

– А заранее ты предупредить меня об этом не мог? – снова набросился на него Шура.

– Я же не знал, что ты туда полезешь, – не смог сдержать улыбки Морис.

– Не знал он!

– И потом, ты знаком с Мирославой гораздо дольше, чем я, и по идее тебе надо было бы лучше знать заветные уголки её сада, чем мне.

– Учи учёного! Ты тут живёшь! А я бываю наездами!

– Учти на будущее, – снова улыбнулся Морис, – и приезжай к нам почаще.

– Я бы вообще у вас жить остался, – признался Шура, – но не могу же я ма одну оставить.

– Тоже верно, – согласился Морис и добавил осторожно: – Но однажды тебе всё равно придётся это сделать.

– Что ты имеешь в виду? – удивлённо захлопал рыжеватыми ресницами Наполеонов.

– Твою женитьбу.

– Ты с дуба свалился?!

– Я туда ещё не забирался.

– Я в том смысле, что я никогда не женюсь, – вздохнул Шура.

– Это ещё почему? – удивился Морис.

– Потому что я уже женат!

– Шутишь?

– Нисколько!

– И кто же твоя жена, которую ты так тщательно скрываешь от друзей? – усмехнулся Морис.

– Я её не скрываю, – снова вздохнул следователь. – Моя жена – моя работа.

– Да ну?

– Вам, европейцам, этого не понять. Слышал песню, которую пели солдаты в царской армии?

– Какую именно?

– Песня длинная. Но там есть такие слова: «Наши жёны – пушки заряжёны!»

– Шур!

– Чего?

– По-моему, тебе надо работать поменьше.

– Я бы и рад, батенька, – Наполеонов встал на цыпочки и похлопал Мориса по плечу, – да государева служба расслабиться не даёт. Это не то что у вас, частный сектор, – проговорил он с лёгким пренебрежением, – хочу работаю, хочу баклуши бью.