Смерть на завтрак - [2]

Но я в тот момент не должен был жаловаться на жизнь, и очень хорошо это понимал. В сущности, работа психоаналитика, если только относиться к ней со всей душой, да с непоколебимой верой в то, что ты действительно помогаешь человеку (во всяком случае, очень стараешься это сделать!) — не может не радовать. И о том, будто зря я грыз науку в Блумингтоне, было сказано мною очень даже несправедливо. Я ведь должен в первую очередь любить своих клиентов, относиться к ним по-человечески и для начала хотя бы просто попытаться выслушать. И мне уж точно должно быть наплевать на все эти их нескладные плащи, торчащие в разные стороны волосы, или быть может, что даже вагинальные кольца (если ко мне жалуют представительницы прекрасной половины человечества), находящиеся во время разговора со мной в их интимных местах, о которых я ни сном, ни духом не ведаю.

Это, пожалуй, — то же самое, что нынче принято называть «спецификой профессии». Я так, по крайней мере, всегда для себя считал.

— Уилф, — я обратился к существу, изо всех сил пытаясь побороть внутри себя мерзопакостное чувство отвращения к нему. — Могу я называть вас так?

— Док, — словно бы парировал он, с явно скользящей в голосе надеждой. — Могу я звать тебя так?

Как вы понимаете, общий язык более или менее был найден.

— В чем ваша проблема, Уилф?

Он откашлялся.

Боже мой.

Внешне я оставался совершенно спокойным (даже и сам не знаю, как мне все это удавалось), но в душе в тот момент трижды задушил мерзавца. Подумал, что нисколько не удивлюсь, если назавтра слягу с каким-нибудь тяжелейшим гриппом и эта моя лавочка закроется недели на две минимум.

— Я хочу рассказать тебе, док, о том, что произошло со мной и Беном прошлым летом, когда мы с ним отправились в поход в Форест-Хилл.

Я повел носом. Вспомнил вдруг, будто читал где-то однажды о том, что именно в Форест-Хилл в октябре минувшего года было обнаружено тело тринадцатилетней Гвендолин Брукс со следами насильственной смерти, и вся эта история вдруг как-то разом перестала мне нравиться.

— Никогда там не был, — эта фраза, в общем-то, совершенно никакого значения для дела не имела, но умолчать в тот момент я не мог. — Это где-то возле Сорок седьмого федерального шоссе?

Он поерзал на стуле, словно хотел как можно удобнее на нем умоститься.

— Да, там, док. Если ехать к северу от Лавки мистера Стоукса, то по правую руку там еще и продают вкусные колбаски. Всего лишь за два пятьдесят за штуку. Должен сказать, сущее объедение. Боже мой, съев там четыре, я почти наелся.

Я сдержанно усмехнулся.

— Никогда особенно не любил колбаски. А кто такой Бен, Уилф?

Я вдруг заметил, как по его телу пробежала едва заметная дрожь. Странно все это, подумалось мне. Почему безобидный вопрос о каком-то там Бене (будь он Бернардом, либо же Бенджамином, что более вероятно) вызвал сейчас у моего пациента подобную реакцию?

— Док, Бен — это мой недолугий братец, которому, как я полагаю, давно уже пора в Джорджия-Пайнс.

Я поднял брови от истинного и неподдельного удивления. Джорджия-Пайнс — совсем не то место, о котором можно выразиться, просто сказав «кому-то давно уже туда пора». Это лечебница для душевнобольных в округе Алабастер и в свое время там, в лечебных, разумеется, целях, довольно-таки долго применяли электрошокеры. Дрянное местечко, должен признать.

— У него какие-то проблемы? — я очень внимательно всматривался в лицо Уилфа. — Ведь в Джорджию-Пайнс не попадают просто так. Для этого нужны очень веские причины.

Уилф покосился на меня. Взгляд его в тот момент можно было истолковать примерно, как «болван, неужели ты вообще не понимаешь, о чем разговор?». В такие моменты, как тот, я обычно всегда чувствовал себя каким-нибудь подгнившим помидором.

— Кое-какие причины для этого все же имелись, — он говорил спокойно, вот только то и дело почему-то без конца облизывал губы. Будто на них остались увядающие следы последнего вкусного ужина, и мужчина таким вот образом растягивал удовольствие от его поедания. — К примеру, если взять эпизод с кастрацией Чарльза. Док, хочешь услышать эту историю?

Я лишь утвердительно мотнул головой. В конце концов, это было моей работой.

— Тот несносный кот, док, появился в нашем доме три года назад, весной, и сразу же стал самым настоящим яблоком раздора. Нарекли его в честь великого Диккенса, любимого писателя Бена.

— Простите, мистер… — я нарочно прервал вне всяких сомнений тщательно подготовленный заранее рассказ мужчины с тем, чтобы выяснить его фамилию.

— Каррик, — он правильно меня понял. — Уилфред Каррик.

— Мистер Каррик, Бен — это Бернард или же Бенджамин?

Он вдруг на мгновение умолк. Затем вновь принялся ерзать на стуле.

— Скорее Бенджамин. Как и Франклина. Или Франклина звали Бернардом?

Я приложил ладонь к губам.

— Истории ничего неизвестно о Бернарде Франклине, зато она знает массу всякого о Бенджамине Франклине.

Уилф лишь молча кивнул. Стало понятным (для меня, по крайне мере), что подобные темы — не для него. Мужчина пожаловал сюда лишь только с тем, чтобы рассказать то, что было у него на душе и совершенно никакого дела до Франклина (окажись он хоть каким-то там Эдвардом) ему нет.