Смерть и воскрешение патера Брауна - [65]

– Совершенно бесполезно, я полагаю, указывать вам, сколь недостойны ваши замечания, – холодно сказал Нэрс. – Быть может, вы лучше поймете меня, если я скажу вам, что они бесстыдны. Фактически вы признаетесь в том, что ненавидели покойного.

– И вы намерены упрятать меня за это в тюрьму? – усмехнулся революционер. – Ну что ж! Вам придется построить тюрьму всего лишь на миллион человек, если вы захотите посадить всех бедняков, которые имели основание ненавидеть Гидеона Уайза. И вы знаете не хуже меня, что я говорю чистейшую правду!

Нэрс ничего не ответил. Все молчали; наконец, Элиас заговорил, слегка шепелявя:

– Мне кажется, что подобный спор совершенно бесцелен и бесполезен как для одной, так и для другой стороны. Вы вызвали нас сюда либо для того, чтобы мы рассказали вам все, что мы знаем, либо для того, чтобы подвергнуть нас перекрестному допросу. Если вы верите нам, то мы скажем вам, что ничего не знаем. Если вы не верите, то вы должны сказать нам, в чем вы нас обвиняете, либо – если у вас хватит вежливости – держать ваше мнение при себе. Никто из вас не сможет найти ни малейшей улики, указывающей на какую бы то ни было нашу причастность к этому делу. Мы к нему причастны не больше, чем к убийству Юлия Цезаря. Вы не смеете арестовать нас, а верить нам не хотите. Какой же смысл в нашем присутствии здесь?

Он встал и неторопливо застегнул пальто. Его товарищи последовали его примеру. Все трое направились к выходу. Остановившись на пороге, Хорн повернул к оставшимся в комнате свое бледное лицо – лицо фанатика.

– Напомню вам, – сказал он, – что я всю войну просидел в тюрьме, в ужаснейших условиях, из-за того, что отказался проливать человеческую кровь.

С этими словами он вышел, и присутствующие в комнате мрачно поглядели друг на друга.

– Я сомневаюсь, что мы победили, хоть противник и отступил, – произнес патер Браун.

– Я возмущен только поведением этого негодяя Хокета, – сказал Нэрс. – Хорн все-таки джентльмен. Но, что бы они ни говорили, я твердо уверен: они что-то знают. Они замешаны в этом деле – по крайней мере двое из них. В сущности, они сами в этом признались. Они дразнили нас тем, что мы не можем доказать свою правоту, а не тем, что мы ошибаемся. Ваше мнение, патер Браун?

Священник поглядел на Нэрса удивительно кротко и задумчиво.

– Вы совершенно правы, – промолвил он. – Я также уверен, что один из них знает гораздо больше того, что он сказал нам. Но я предпочту до поры до времени не называть его имени.

Нэрс выронил монокль и пронзительно посмотрел на патера Брауна.

– Это невозможно, – сказал он. – Вам, я надеюсь, известно, что закон карает за сокрытие сведений. Вы можете оказаться в скверном положении.

– Мое положение весьма просто, – ответил священник. – Я явился сюда исключительно в целях защиты законных интересов моего друга Хокета. Мне кажется, я не нарушу их, если скажу вам, что он в самом недалеком будущем намерен порвать с тайной организацией и с социализмом. У меня даже есть все основания думать, что он в конце концов примет католичество.

– Хокет? – воскликнул Нэрс недоверчиво. – Да ведь он с утра до вечера только и делает, что проклинает духовенство!

– Мне кажется, вы недостаточно разбираетесь в подобного рода людях, – мягко сказал патер Браун. – Но мы собрались здесь не для того, чтобы разбираться в психологии. Я упомянул об этом лишь с тем, чтобы облегчить вам поиски.

– Вы правы! Нам теперь гораздо легче будет ухватить за шиворот этого узколицего каналью Элиаса. Не удивлюсь нисколько, если убийцей окажется именно он. В жизни не видал второго такого хладнокровного, коварного, вечно ухмыляющегося дьявола.

Патер Браун вздохнул.

– Он всегда напоминал мне беднягу Стейна, – сказал он. – Вероятно, они были родственники.

– Но послушайте… – начал Нэрс.

В это мгновение дверь широко распахнулась, и на пороге появилась длинная, расхлябанная фигура Хорна. Он был бледен, но какой-то новой для него, неестественной бледностью.

– Вот тебе раз! – изумился Нэрс, вскидывая монокль. – Чего ради вы вернулись?

Хорн, шатаясь, прошел в конец комнаты и тяжело опустился в кресло. Потом сказал словно в столбняке:

– Я потерял остальных… заблудился… Решил, что лучше будет вернуться…

Остатки ужина все еще стояли на столе, и Генри Хорн, всю жизнь будучи трезвенником, налил себе полный стакан бренди и осушил его залпом.

– Вы чем-то взволнованы? – заметил патер Браун.

Хорн поднес руки ко лбу и заговорил, прикрывая ими лицо; он говорил тихо и, казалось, обращался только к священнику:

– Сейчас я вам все расскажу… Я видел привидение.

– Привидение? – удивленно воскликнул Нэрс. – Какое привидение?

– Призрак Гидеона Уайза, хозяина этого дома, – несколько более уверенным тоном ответил Хорн. – Он восстал из пропасти, в которую его сбросили.

– Чушь! – сказал Нэрс. – Ни один здравомыслящий человек не верит в привидения.

– Это едва ли верно… – вставил патер Браун, слегка улыбаясь.

– Как хотите, но мое дело – преследовать удирающих преступников, – довольно резко перебил его Нэрс. – А кто хочет, пусть удирает от преследований духов, привидений и прочего. Если кому-нибудь угодно бояться их, то это его дело.