Смерть Банни Манро - [6]

в дверном проеме осыпающегося отеля “Embassy”. Она поднимается и, шаркая ногами, направляется к нему — тощая, с огромными зубами и черными, как у панды, кругами под глазами, и тогда Банни понимает, что это не девочка-нарк, а знаменитая супермодель на пике славы, вот только имя он не может припомнить, и в трусах у него, конечно, тут же становится твердо, а потом, приглядевшись повнимательнее, он понимает, что нет, все-таки она девочканарк, и Банни проезжает мимо, хотя и знает, как любой, кто что-то смыслит в этом деле, что девки, сидящие на наркоте, сосут лучше всех (за исключением тех, которые на креке). Он включает радио, и из колонок раздаются ритмы хита Кайли Миноуг “Spinning Around”. Банни не может поверить в свою удачу и чувствует всплеск почти безграничной радости, наполняющей его, когда он вслушивается в подавляюще-дразнящие синтезированные звуки, под которые Кайли поет разнузданный гимн содомии, и Банни думает о ее золотых шортиках, о великолепных позолоченных сферах, и отсюда его мысль перескакивает на большую белую задницу Реки-официантки, которая скакала под ним, наевшимся сосисок и яичницы, в гостиничном номере, и вот он начинает подпевать: “Я кружусь, как юла, а ну отойди, меня почувствуй, если хочешь вот так”, ему кажется, будто песня звучит изо всех окон всех машин во всем мире, и ритм отдается в голове, как ну просто чертов сумасшедший. Тут Банни на глаза попадается группа низкорослых покупательниц мегамолла с ухмыляющимися голыми животами и перламутровой помадой на губах, арабская девушка в чадре, которая вполне может оказаться очень даже ничего (черт бы меня побрал, П…да Востока!), а потом — рекламный щит с фотографией этого их гребаного “вандербра” или чего-то такого — Банни говорит: “Да!” — и, вязко, безудержно сигналя, уводит “пунто” в сторону, перемещается на 4-ю авеню и по пути уже откручивает крышечку с образца крема для рук. Он останавливает машину, широко улыбаясь, дрочит и извергает липкую жижу в покрытый коркой спермы носок, который хранится у него под сиденьем.

“Да-а!” — выдыхает Банни, и диджей на радио подхватывает: “Кайли Миноуг, какая женщина, и главное — какие шортики!”, и Банни отвечает: “Точняк!”, возвращает “пунто” обратно в поток машин и все десять минут, которые требуются, чтобы доехать до его квартиры на Грейсон-корт в Портслейде, ведет машину, радостно посмеиваясь, и улыбаясь во весь рот и размышляя, не согласится ли его жена Либби заняться этим, когда он доберется до дома.

Глава 4

Когда Банни сворачивает на Черч-роуд, диджей все еще рассказывает про золотые шорты Кайли — о том, как их хранят в герметичной витрине с особым температурным режимом в одном австралийском музее и что якобы их застраховали на восемь миллионов долларов (дороже, чем туринскую плащаницу). Банни чувствует вибрацию мобильника, раскрывает его, глубоко вздыхает и, выпустив порцию воздуха, говорит:

— Чего?

— Банни, анекдот хочешь?

Это звонит Джеффри из конторы. Джеффри — начальник Банни и к тому же, по мнению Банни, очень тяжелый случай. Сидит-жиреет в этой своей конторке на Вестерн-роуд, которая по размеру больше сгодилась бы для мыши, и уже чуть ли не приварился к истерзанному крутящемуся креслу — похоже, он из него вообще никогда не вылезает. Когда-то давно, лет эдак миллион назад, он был симпатичным парнем — у него за спиной в конторе висят фотографии в рамках, там он стройный и почти красавец, а теперь это какой-то безразмерный извращенец с елейным голоском, который потеет, чихает и смеется все время в один и тот же носовой платок, а в промежутках театрально им помахивает, зажав в кулаке. Да, Джеффри, по мнению Банни, тяжелый случай, но все равно он его любит. Иногда его начальник изрекает какую-нибудь такую отцовскую мудрость — ну, типа, он Будда, и Банни, бывает, даже к ней прислушивается. — Валяй, толстяк, — говорит Банни. Джеффри рассказывает Банни анекдот о парне, который занимается сексом со своей девушкой и просит ее встать на четвереньки, потому что хочет трахнуть ее в задницу, а она отвечает, что это как-то немного извращенно, и тогда парень спрашивает, где это она в свои шесть лет набралась таких слов. — Я это уже слышал, — говорит Банни. По радио передают какую-то песню, Банни не может вспомнить, кто ее поет, но вдруг волна сбивается, сигнал пропадает, и Банни несколько раз бьет по трещащему приемнику кулаком, приговаривая: “Чтоб тебя!”, после чего из колонок вырывается тяжелая классическая музыка. Банни кажется, что эта музыка трубит о приближении чего-то невыносимо ужасного — чего-то, что находится далеко за пределами самого страшного. Банни косится на автомагнитолу. Она пугает его: можно подумать, будто она сама решает, какую мелодию сейчас уместнее сыграть, и Банни убавляет громкость.

— Гребаное радио, — говорит он.

— Что? — не понимает Джеффри.

— Да у меня в машине приемник…. — Банни слышит, как истерзанно поворачивается кресло и Джеффри на другом конце провода открывает банку пива.

— … навернулся.

— Ты в контору-то приедешь, командир? — спрашивает Джеффри.

— Это еще зачем?

— Затем, что твоему боссу здесь очень одиноко, а холодильник забит пивом.