Служилые элиты Московского государства. Формирование, статус, интеграция. XV–XVI вв. - [56]
Вряд ли эта ситуация объяснялась одним только недоверием к выходцам из дмитровского удела со стороны московского правительства. В большей степени значение имело отсутствие при Государевом дворе лиц, лоббирующих их интересы. Только во второй половине 1540-х гг. бывшие дмитровские бояре и дети боярские заняли здесь более или менее прочное положение, хотя чаще всего и в этом случае их успех был предопределен вмешательством именитых родственников. Известные случаи поместных пожалований были скорее результатами индивидуальных челобитных, чем следствием осознанной политики московского правительства.
В 1550-х гг. на территории Звенигородского уезда был создан удел царя Семиона Касаевича, который, в определенной степени, продолжил традиции дмитровского удела. По воле Ивана IV боярами в новом уделе стали князь Данила Иванович Засекин и Иван Петрович Заболоцкий, которые, скорее всего, занимали аналогичное положение на службе у Юрия Дмитровского. Достаточно широко были представлены здесь и другие выходцы из дмитровского удела. Из выявленных имен дворовых детей боярских Симеона Касаевича 10 (45,6 %) принадлежали выходцам из уездов, входивших в свое время в княжество Юрия Дмитровского. Подавляющее большинство городовых детей боярских на службе у Симеона Касаевича принадлежало к числу местных землевладельцев и, соответственно, также находились когда-то на удельной службе.
Номинальный характер удела Симеона Касаевича не позволяет рассматривать в этих переходах следы удельных традиций. На службе у этого бывшего казанского царя оказались далеко не самые видные в служебном и родословном отношении выходцы из Дмитровского, Кашинского и Рузского уездов, зачастую недавние новики. Были здесь представлены также выходцы и из других уездов. По Юрьеву служил Яков Исаков, по Переславлю-Залесскому – Петр Третьяков Хлуденев. Причиной переходов бывших вассалов Юрия Дмитровского на службу к Симеону Касаевичу была как территориальная близость их владений к Звенигородскому уезду, так и достаточно скромные, особенно для новиков, перспективы карьеры на государевой службе.
Существование дмитровского удела, как и в случае с уделами его братьев Семена Калужского и Дмитрия Углицкого, не стало началом существования новой удельной традиции и не оставило после себя сколько-нибудь заметного политического влияния. «Удельная крамола», если о ней вообще можно вести речь в данном случае, ограничивалась только личными амбициями Юрия Дмитровского и не распространялась на его «вассалов».
Дальнейшее продвижение служилых людей из Дмитровского княжества по служебной иерархии было в значительной степени предопределено реформами службы середины века. Некоторые из них впоследствии преуспели в опричнине. В ближайшее окружение Ивана IV входил, например, Игнатий Петров Татищев, дослужившийся к концу своей карьеры до звания думного дворянина.
Переходя к последнему из уделов сыновей Ивана III, стоит отметить большую разницу вариаций в дальнейших судьбах «вассалов» Андрея Старицкого после мятежа 1537 г. и последующего заточения их «государя», что было обусловлено их более активным участием в новгородском походе и последующей реставрацией Старицкого княжества. Сразу по итогам возникшей «крамолы» торговой казне подверглись ее наиболее видные идейные вдохновители и участники князья Ф. Д. Пронский, И., Ю. Большой и Ю. Меньшой Пенинские, И. А. Хованский, И. И. Умной Колычев. Как заметил М. М. Кром, в этом же ряду находились, видимо, также двое князей Чернятинских. У некоторых активных сподвижников удельного князя могли быть конфискованы их земли. Впоследствии в волости Синей упоминались дворцовые села Раково да Вахново, «а преж были вотчинные»[425].
Значительная часть старицких дворян находилась в это время в полках возле Коломны и никак не проявила свою позицию. Среди них были, видимо, князья Волконские. Уже в 1538 г. Потул Волконский был воеводой в Туле «за городом», где представители этой фамилии несли регулярную службу[426].
Предательство некоторых дворян дало им возможность повысить свой служебный статус. Князь Василий Голубой Ростовский, загодя предупредивший великокняжеских бояр о бегстве Андрея Старицкого и первым покинувший его в пути, в 1538 г. был одним из воевод в Серпухове. Для него выполнение «стратилатской» должности было явным служебным повышением. На удельной службе он ни разу не упоминался в разрядах[427]. Это назначение оказалось, впрочем, для него единственным. В дальнейшем ни он, ни его сын уже не достигали служебных «высот», что могло быть следствием усилившегося влияния выходцев из старицкого удела и их ближайших родственников в окружении великого князя.
Опала для виднейших представителей старицкого двора оказалась не слишком продолжительной. Уже в 1538 г. были выпущены из тюрьмы подвергшиеся торговой казни бояре и дети боярские Андрея Старицкого. В начале 40-х гг. XVI в. многие из них вновь стали привлекаться к выполнению служб общегосударственного характера. Уже упоминался пример братьев князей Пенинских, которые регулярно привлекались в это время к воеводским назначениям. В 1540 г. одним из воевод на Костроме был также князь Борис Палецкий
