Слушается дело о человеке - [5]

— Поезд сейчас отойдет! — орали бог весть почему некоторые, бросаясь сквозь окна и двери в затемненные купе.

— Поезд останется на перроне! Укрывайтесь в подвалах! — кричали другие. — Тут нет бомбоубежищ.

Выпрыгнув из вагона, они помчались словно наперегонки.

— Нет, уж лучше погибнуть здесь, — простонал старик, вцепившись костлявыми пальцами в холодный столб погасшего фонаря.

— Нет, уж лучше в погребок «У зеленого рынка», — прохрипел, задыхаясь, какой-то отец, увлекая за собой своих трех сынишек. Он немного знал этот город.

— О господи, если бы только ты не был на фронте! Куда же я денусь с детьми? — Молодая женщина прижала к груди серый шерстяной платок, из которого несся неумолчный писк. — Клаус, да где же ты? Клаус, не зевай! Держись крепче за мое пальто!

Всех жгла нестерпимая мысль об опасности. На всех лежал отсвет приближающегося жертвоприношения. Надменные вестники богов метали искусственные молнии из разверзшихся небес.

Только человек в поношенном солдатском мундире продолжал молча пробиваться вперед. Он насилу продрался сквозь клубок взбесившихся пассажиров, пробежал несколько последних метров и очутился возле паровоза. Похлопав рукой по горячей стали, словно желая внушить доверие чужому коню, он вскочил в будку машиниста, проверил реверс, попробовал дать пар.

Поезд дернулся и остановился. Все в порядке. Можно ехать. Он попробовал еще раз. Пассажиры, стоявшие на подножках, закачались, словно картонные фигурки, и, стараясь сохранить равновесие, ухватились за поручни. Это послужило сигналом. Все, даже самые трусливые и нерешительные, поняли, что они спасены. Перестав метаться, они бросились в первые попавшиеся вагоны. Человек на паровозе высунулся из своей будки. Очевидно, он в последний раз искал начальника вокзала, дежурного, контролера — все равно кого, только бы доложить о своем намерении. Но их на станции не было. Никто из тех, кто каждый день, рискуя собственной жизнью, выполнял свой тяжелый служебный долг, не появился сейчас на перроне…

Я стоял молча, наблюдая за происходящим. И вдруг больше не выдержал. При мысли о том, что произойдет, если человек на паровозе не уедет, на меня напал безумный страх. Эту беззащитную кучку народа выжгут, словно гнездо насекомых. Да и я тоже не хотел умереть здесь. Я поспешно бросился вперед.

— Живо, приятель, уезжай! — крикнул я, подняв голову к будке и стараясь перекричать пыхтение паровоза. — Уезжай из этого ада! Уезжай сейчас же!

Вокруг грохотали зенитки.

Я не стал спрашивать, умеет ли этот самозванный машинист управлять паровозом. Я только подгонял его.

Вокруг грохотали зенитки.

— Еду-у-у! — прокричал он в ответ.

И вдруг я почувствовал, как одинок этот человек там, наверху, одинок среди обезумевшей толпы. Я опустил руку в карман мундира и вытащил старый конверт.

— Вот мой адрес, может когда-нибудь пригодится.

Все пошло как по маслу. Не теряя ни секунды, человек нырнул в будку и повернул реверс.

Поезд дрогнул. Я бросился в ближайший вагон.

Никто и не подумал вернуть беглеца. Никто не поглядел на часы и не дал взбучку за преждевременное отправление.

Все быстрее, все быстрее отбивали колеса свой спасительный такт. Все быстрее… Вскоре вокзал скрылся вдали. Скрылся вдали…

Запах сырости и прохлады ворвался в купе и смешался с запахом пота. По обе стороны рельсов потянулись пригорки, поросшие темным кустарником. Их мрачная тень сулила спасение. Подымаясь все выше и выше, они превращались в лесистые холмы.

Тяжело пыхтя, поезд упрямо мчался в эту мирную темноту и пел громкую песню, славя творца, сотворившего и холмы и долины.

Вдруг поезд остановился. Испуганные пассажиры повскакали с мест и бросились к окнам узнать, что случилось. Перед ними расстилалась густая сумеречная мгла. Неожиданно распахнулись двери, пассажиры выскочили из вагонов и, спотыкаясь, побрели вперед. Ноги их скользили по голой земле, увязали в листьях, в траве. Силуэты людей смутно мелькали в темноте. Издали их можно было принять за толпу мешочников. Они шли все дальше и дальше в лес. Некоторые вскарабкались на насыпь. Вдалеке виднелся город, уже охваченный огнем. Над столбами пламени, над рушащимися домами клубился багровый дым. Словно свергнутые идолы, рушились золотые башни и купола. Красное зарево вставало на горизонте.

Земля содрогалась, спасенные задыхались. Зрелище, открывшееся перед ними, вызывало у них самые противоположные чувства. Они ощущали восторг спасения и боль при виде гибели города. Они пылали от волнения и счастья и дрожали от холода и ужаса. Они лежали, вцепившись пальцами в сырую землю, а когда на них обрушивалась взрывная волна, замирали, как ящерицы, притаившиеся в траве.

Бомбежка продолжалась минут сорок, не больше, но казалось, прошла вечность. Постепенно рокот в небе затих. Прожекторы давно потухли. Только странное гудение, изредка прорезаемое глухими ударами грома, наполняло воздух. Пахло фосфором, серой и печеным картофелем.

Широкое покрывало ночи клочьями повисло над извивающимся в судорогах городом.

Самозванный машинист подождал, пока все собрались, и дал короткий гудок.

Он знал, что многим из его пассажиров нельзя опоздать ни на час. Здесь были отпускники и командировочные, ехавшие по специальным военным заданиям. Им нужно явиться в гарнизоны, в казармы минута в минуту. Тут не помогут никакие отговорки. Устав есть устав. Конечно, среди пассажиров были и штатские, но мало кто ехал по собственной воле. Большинство путешествовало по необходимости. Особенно женщины и дети, которые остались без крова и искали убежища. Они изо всех сил спешили прибыть первыми на новое место, пока их не опередили другие. Да и сам машинист должен был сегодня вернуться из отпуска и явиться к своему капитану.