Слушается дело о человеке - [3]

Конечно, Ноймонд — невинное дитя рядом с теми, кто командует западногерманскими концернами, и его безнаказанность ничто по сравнению с безнаказанностью злейших военных преступников, которые заняли в Западной Германии командные посты. Но до таких выводов писательница не поднимается. Ее сатирические портреты — это портреты влиятельных торговцев, владельцев мастерских, чиновников средней руки, не более. Однако при всей скромности масштабов книга дает читателю немало материала для размышлений о природе боннского государства, его чиновничьего аппарата, его «экономического чуда».

Книга «Слушается дело о человеке» — роман сатирический. В нем широко и смело применяются самые различные средства этого рода литературы: от эмоционально окрашенных фамилий до развернутых гротескно-символических сцен.

Одного из наиболее отвратительных противников Брунера — финансового контролера Юлиуса Шартенпфуля — чиновники прозвали Рогатым: он никак не может пригладить два вихра, которые, подобно рожкам, торчат в его корректной прическе. Но вдруг Шартенпфуль ударяет копытом о пол кабинета и проваливается сквозь него, чтобы очутиться на другом этаже, где он начнет запутывать в свои дьявольские сети безгрешного бессребреника. А там, где только что пребывал Рогатый, секретарши еще долго будут изумленно принюхиваться: в кабинете пахнет серой. Оказывается, магистрат не только сродни казарме и тюрьме, он еще и ад, населенный нечистыми.

Так в романе возникает сатирическая дьяволиада, и служебная субординация становится одновременно субординацией нечистой силы. А может быть, все это лишь представляется адом тем простым, хорошим людям, которые попали сюда и не могут понять, почему так беспощадно мучают человека бездушные, бюрократические справки, бумажки, отписки.

Злая символика некоторых сатирических глав неплохо удается писательнице. Респектабельная шляпа напыщенного чиновника вдруг превращается на глазах изумленных прохожих в дурацкий колпак, а светский бал городской знати оборачивается бесстыдной пляской бесноватых.

Урсула Рютт — писательница начинающая, и она охотно учится. Некоторые ее сатирические портреты ханжей, проходимцев, сластолюбцев напоминают манеру замечательного графика Георга Гросса. Например, чиновник Гроскопф, одержимый жадностью, прославляющий искусство жрать, пить, блудить, Гроскопф с его апоплексической физиономией, пошлейшими присловьями, сальными анекдотами и гигантскими бутербродами, словно сошел со страниц альбомов Георга Гросса.

Кое-где писательница вводит в свой роман фантастическую гофманиаду. На страницах ее книги действуют двойники — кот Мориц и советник Мориц с манерами вкрадчивого и ласкового кота. Эти сцены нарочито написаны так, чтобы подчеркнуть, что это не просто внешнее сходство — это перевоплощение одного персонажа в другого.

Но усерднее всего Урсула Рютт учится у Гоголя. Особенно важно, что гоголевская сатира привлекает Урсулу Рютт не только с формальной стороны, а главным образом с точки зрения тех больших общественных задач, которые ставил Гоголь перед собой. Об этом свидетельствует выбор эпиграфа, которым писательница как бы определяет основное направление своих поисков.

Кроме того, Урсула Рютт вводит в роман и прямые реминисценции. Так, в ее книге появляются два приятеля, ссора которых напоминает распрю гоголевских персонажей. Писательница подчеркивает это сходство, можно сказать, жирной чертой: скандалисты примиряются только после того, как Брунер в назидание рассказывает им историю Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича.

По страницам романа расхаживает второй нос чиновника Драйдопельта. Этот нос приобрел самостоятельное существование и вмешивается во все, что происходит с окружающими.

В романе немало страниц, где зависимость от Гоголя не ощущается столь же явственно, но несомненно присутствует. Таковы, например, сцены бала.

Конечно, Урсуле Рютт трудно следовать за великим учителем, которого она избрала себе в образец. Ее дарование, ее мастерство, как справедливо отмечала немецкая критика, не очень велики. Но само направление ее поисков, само желание взять Гоголя в учителя при изображении сил, враждебных человеку, примечательно.

Нелегко сочетать в одном произведении реалистическую, сатирическую и гротескно-фантастическую линию. Не приходится удивляться, что писательнице далеко не все удалось в этом замысле. Неясен, с трудом поддается истолкованию образ Драйдопельта, наделенного вторым носом. Этот образ говорит скорее об ученическом подражании, чем об умении самостоятельно применить сложный гротескный прием. Чисто служебное значение имеют некоторые действующие лица и сюжетные линии. По замыслу писательницы, дело оклеветанного библиотекаря Грабингера должно было бы дополнять историю Брунера, но оно лишь повторяет ее. Много условного и схематичного в образе главного героя, впрочем, это нередкий удел положительного персонажа в сатирической книге.

Однако основные слабости книги не столько стилистические, сколько идейные. Положительные идеалы писательницы расплывчаты и общи. В финальных главах романа перед Брунером появляется некий незнакомец, который обращается к нему с проповедью, предостерегая от житейской суеты и эгоизма. Говорящий оказывается двойником Брунера, его собственным внутренним голосом, его совестью. Осуждение суетного эгоизма и проповедь прописных морально-этических истин — таков итог пути, пройденного Брунером. Этого, конечно, недостаточно для противопоставления реакционной, бюрократической машине западно-германского государства, которая превращает человека в бездушный автомат, дрессирует его для казарменного плаца и будущей войны.