Случайному гостю - [8]

Женевьева в большой и неуютной машине въезжает на заправку. Метёт картонная метель.

У бабушки по платку в каждой руке, очки заботливо сложены на столе — бабушка решила порыдать всласть. Из тьмы материализуется старая чёрная кошка Вакса, она вскарабкивается на табурет, рядом с бабушкой и мяукает.

— Так-так, — говорит ей бабушка. — Звыкла французка[11] — лютый снег, а дзецко без шалика[12].

Следующие пять минут рыдают все — бигос на плите, бабушка, я и, кажется, даже Вакса — от смеха. Отплакав на последних кадрах титров, бабушка вещает, сморкаясь:

— Антракта. Мандарынку и до брони[13]. Шух-шух…

Мы ссыпаем, скрутив скатерть желобом, перебраную гречку в широкое и плоское эмалированное корытце. Дальше ее будут заливать взбитыми желтками, потом сушить, а потом готовить в печке с укропом и грибами — это краковская каша.

Затем, вооружившись допотопным фонариком, я лезу на «антресолю», где в углу уединилась кровянка. Пропальпировав и осмотрев доставленную с тщанием дипломированного медика, бабушка перекладывает её пергаментной бумагой и отправляет в специальную корзину. Вакса волнуется и, стряхнув обычное хладнокровие, сладко урчит в сторону буфета, на недосягаемой для кошачьих посяганий высоте которого покоится заветное лукошко.

— Вдвоём… ага, а все? Куда делись наши? — продолжаю еле ворочать языком я.

— Яна с мамой в Лабском — лыжуют, Витя на экскурсии, Геню с Нелей пригласила Ева, — бесцветно сообщает бабушка и поддёргивает рукава.

Несколько криворотая Анна Шилова в телевизоре объявляет фигурное катание, мы оба радуемся — можно обсуждать, насмехаться и болеть — бабушка болеет за англичан, я смотрю фигурное катание в целом.

Уничтожив по мандарину, мы принимаемся за паштет.

К мраморной доске разделочного стола прикручена мясорубка, около стола возвышается высокий стул без спинки. Вздыхая о массе вещей, которые можно было бы сделать в состоянии сладкой лени, я лезу на на него — крутить мясо. Куриные потроха, грудки и печёнки, заранее обжаренные бабушкой, превращаются в фарш, туда же идут куски тушеной крольчатины, ветчинка, в которой я бесстыже пасусь, несмотря на суровый кашель и хмыканье за спиной, и несколько кусков обжаренной свинины — где её бабушка умудрилась раздобыть? Такой дефицит. Затем в мясорубку идет зелень — петрушка, укроп, лук, ещё какие-то травы, цвет которых даже в свежем виде не сулит ничего хорошего — слышно как всё это хрустит внутри, сминаемое винтом.

Бабушка разбивает одно за другим яйца о край щербатой керамической миски — для гречки понадобится много взбитых желтков. Вооружившись вилкой угрожающего размера, она тарахтит ею в яичной массе, над миской вырисовывается шапка пузырьков.

Взбив желтки, пока я перекручивал разнообразное мясо для «жимского[14] паштета», бабушка выливает их в гречку, мешает крупу, покуда та не вбирает в себя взбитое, а затем мы мечемся вокруг стола, размазывая тонким слоем на доске гречку, пропитанную желтками — так она быстрее высохнет. Если не прилипнет вся к нашим пальцам…

Я мою мясорубку — перекочевывают на растянутое на столе полотенце ножи, сита, вал. Пользуясь моим отсутствием у мраморной доски, бабушка заводится с конвертом для паштета: отмеряет муку, не дрогнув рукой, высыпает её на стол, легкое облачко зависает на минутку над старым мрамором, и в такт «Болеро» английской пары из телевизора оседает на столешницу. В середине мучного кургана бабушка делает ямку, в которую кладет кусок масла, от души соли и льёт кружку холодной воды. Размашисто перекрестив муку, она ястребом налетает на будущее тесто.

— Прентко абы не жорстко[15], — говорит себе под нос бабушка.

Бабушкины сильные руки мечутся в вихре муки, вылепляя из теста колобок — Торвилл и Дин совершают нечто ослепительное. Слышно, как ревет ледовый дворец.

Тесто готово. Торвилл и Дин ждут оценок, даже судья из Союза ставит высокий балл. Ледовый дворец вопит. Комментатор опасливо бурчит про отсутствие новых идей в западной школе фигурного катания.

Бабушка накрывает получившийся колобок салфеткой, он становится похож на отсеченную голову Крестителя с костёльной фрески, под заунывные трели от французской пары, поднос с головой-колобком уезжает на два часа в холодильник.

Бабушка, похлопав буфетом, вооружившись разнокалиберными стаканчиками и плошками со специями, садится вымешивать перемолотое мясо на паштет — она досыпает специи, нюхает, пробует, мешает, ворчит — и сильно напоминает самогонщика-любителя.

На льду падает французская пара.

— То не дивно, — говорит бабушка задумчиво, — у них слабые ноги.

Я заново собираю мясорубку. Оцепенение и сонливость проходят понемногу. Тихо. Из ванной доносится плеск, там предчувствующие недоброе карпы, пытаются вырваться из чугунного плена — за ними неотрывно наблюдает Вакса, позабывшая обкусывать бабушкин розан и терзать мои шнурки. Могу понять Ваксино внимание — вот однажды такой же любитель наблюдать за рыбами — мой брат — всё Рождество и каникулы, пролежал с тяжёлой простудой, потому что выкупался в ванне вместе с плававшим там карпом.

— Мне было знание… — начинает бабушка.

— Ничего не слышу, — торжественно заявляю я, перекручивая в мясорубке новую порцию зелени…