Случай Растиньяка - [3]

Женщина бережно, с нежностью, открыла первую книжку и мгновенно нашла нужную страницу.

–  Мазаччо, «Изгнание из рая». Это по-прежнему церковная живопись, светская придет позже. Но, во-первых, изображение объемно, даже скульптурно. А во-вторых, посмотрите, как правдиво переданы чувства! Стыд, боль, отчаяние… Здесь есть динамика. Вы же видите, они идут. У Чимабуэ никто не ходил. Мазаччо жил всего на сто лет позже Чимабуэ, а какой разительный контраст! И прожил он всего двадцать семь лет, – с горечью добавила женщина. – Говорят, его отравили. Будь у меня машина времени, рванула бы я туда его спасать. – Она улыбнулась собственной горячности. – Извините, боюсь, вам это ничем не поможет. Вы осмотритесь тут, вдруг что-нибудь подберете? Только не ищите внешнего правдоподобия, это бесполезно.

–  А как же… – растерялся мужчина. – Вы же хвалите Мазаччо за правдоподобие!

–  Ну, если обнаружите тут Мазаччо, – усмехнулась она, – сразу скажите мне, а я позвоню в газеты и на телевидение. Сенсация будет мирового масштаба. Вы просто походите, посмотрите… Не стесняйтесь примерять картины к своему интерьеру. К цвету обоев. Думайте о размерах помещения. А главное, ищите то, что скажет нечто важное лично вам. Может быть, вы ничего и не найдете, но… попробуйте.

Он был уверен, что уже нашел нечто важное лично для себя. Но как сказать об этом вслух?

–  Вот попробуйте сыграть в такую игру, – посоветовала напоследок женщина. – Представьте, что вы можете украсть одну картину и вам за это ничего не будет, но при условии, что это всего одна картина. А потом покажите ее мне. Я всегда так играю в музеях.

И он покорно отправился в лабиринт на поиски.

В первом отсеке висели картины, казавшиеся ему одинаково унылыми. Лилово-серые с прозеленью разводы, глазу не за что зацепиться. Он старательно всматривался в полотна, но они ничего ему не говорили. Не то что украсть одну из этих картин, он не взял бы их, даже если бы ему приплатили. Несмотря на ее совет, он невольно ловил себя на том, что ищет жизнеподобия. И в то же время чувствовал, что если хочет продолжить знакомство, надо что-нибудь выбрать. Ну, пусть не купить, но хоть сказать ей, что ему вот это понравилось.

Лилово-серые кончились, он увидел картину, на которой все было понятно и даже забавно. Нарисована сковородка – добротно, подробно нарисована, – и на ней лежит вилка. Знакомый пейзаж. Только вилка не столовая, а… электрическая. Которую в розетку втыкают.

Мужчина улыбнулся, уловив шутку. Может, сказать ей, что ему вот это понравилось? Нет, лучше не спешить. Впереди еще много всего. И потом… шутка уж больно одноразовая. И такое всю жизнь иметь перед глазами? Нет.

Пройдя еще несколько шагов, он остановился перед внутренней выгородкой с целой группой картин. Они ему совершенно не понравились, хотя жизнеподобия в них было хоть отбавляй. Все узнаваемо: люди, обстановка… Но все подчеркнуто неживое, как мадонны Чимабуэ, только еще хуже. Ненатурально яркие краски, тошнотворно плавные, скругленные, как в диснеевской мультипликации, контуры. И все фигуры плоские, в точности как она говорила.

Женщина бесшумно подошла к нему. Она успела переодеться, теперь на ней было черное крепдешиновое платьице в белый горошек. Он заметил, что на ногах у нее мягкие кожаные мокасины.

–  Нравится? – спросила она чуть насмешливо.

–  Совсем не нравится, – честно признался он. – Что-то мне это напоминает, только не могу сообразить, что именно…

–  Я называю это «стиль кухонной клеенки».

–  Точно! – обрадовался он. – Точно! Я все голову ломал: на что это похоже? Есть такие клеенки с яркими-яркими овощами и фруктами…

–  На самом деле, – продолжала женщина, – это стиль Хокни.

–  Кокни? – переспросил он.

–  Нет, Хокни. Дэвид Хокни. Всемирно известный английский художник. Живет в Америке, пишет акриловыми красками. Не так грубо, как его подражатели, но в том же клееночном стиле. На любителя. Вы посмотрите еще вон в том отсеке, вдруг что-нибудь приглянется? Но если нет, тоже не беда. Вы не обязаны всем этим восхищаться.

Он свернул «вон в тот отсек», кажется, последний, который еще не успел осмотреть, и тут вдруг нашел то, что искал. Только он нашел целых две картины. Они висели рядом, но были до того разные, что он счел соседство случайным. Роднило их только то, что в обеих наблюдалось пусть и относительное, но все-таки жизнеподобие. Лишь теперь, глядя на них, он понял, как трудно выбрать одну-единственную картину.

Первая представляла собой довольно отвлеченный натюрморт. Глиняный расписной горшок с цветами на черном фоне. Но чем больше он всматривался, тем более загадочной и странной представлялась ему эта картина. Никакого источника света в ней не было, словно свет исходил от самого горшка с цветами. Но матовый черный фон не казался враждебным и мрачным. Он затягивал, в него можно было погрузиться, чувствуя себя вполне комфортно. И глиняный горшок, и сами цветы были нарисованы довольно условно, без натурализма, но все-таки это был именно декоративный глиняный горшок, а в нем именно цветы. Картина показалась ему очень красивой. Она была проникнута ощущением созерцательного покоя. У него не хватило бы слов ее описать.