– …ами …ами… — повторило эхо, несколько раз отраженное от скал.
– Все, что видишь — мираж! Все, что слышишь — лишь эхо! Только опыт и разум нас движут к успеху! — произнес Философ почти стихами. Какие-то секунды он в нерешительности стоял у входа, потом махнул рукой и продолжил: — А, впрочем, заходи! Надо тебе подробней рассказать, ведь я вижу, что твоя отчаянная голова ногам покоя не дает. Как выражается наш поэт: «закон табу сомнителен, когда запрет пленителен».
И снова сырость, полумрак, камни, убогость и крайняя отрешенность от мира, что в совокупности являлось достаточным описанием пещеры мудрого Философа. Максим опять вдохнул запах мыслей и наук.
– Советую тебе как своему новому другу — не ходи в эту долину.
– Что, тоже проклятое место?
– Увы, да!
– Наверное, какая-нибудь ловушка, где прекрасные создания превращаются в страшных демонов. Я угадал?
– Ты просто глупо пошутил. А я, между прочим, все еще говорю с тобой серьезно: там творятся совершенно непонятные и непредсказуемые вещи.
– Осмелюсь предположить: что-то не в ладах с физическими законами.
– С ними как раз все в порядке. Там проблемы с законами логическими, которые сидят у тебя в голове.
– И по этому поводу наверняка существует какая-то легенда…
– Охотно тебе ее расскажу. Раньше у нас жил ученый-математик, мой коллега. Его звали Эсклаб. Это личность возвышенных мыслей, но еще более возвышенного себялюбия и самомнения. Как-то раз пришло ему в голову во что бы то ни стало доказать знаменитую теорему Ферма. Думаю, ты о ней слышал: сумма двух натуральных чисел, возведенных в степень больше двойки, никогда не будет ровняться одному натуральному числу в той же степени. Так вот, Эсклаб ушел именно в эту долину и пробыл там семьдесят дней без воды и пищи, ежеминутно размышляя над злосчастной теоремой. Бедняга, бичуемый собственной гордостью, чуть не помрачился умом. Уже на семидесятый день, полностью выбившись из сил и наконец-то осознав свое поражение в поединке с мыслью более тонкой, он озлобился на весь мир и в гневе изрек проклятие, сказав: «Да будет проклята эта долина! И да станет безумствовать всякий, кто ступит на нее ногой!». Вот с тех самых пор и начались странности-неразберихи. Те, кто хотя бы случайно попадал на ее пределы, прямо-таки заболевали рассудком. Каких только случаев не было. Двое из деревни Весельчаков зашли туда и позабыли свои имена, своих знакомых и близких, почти все слова и их значения. Теперь они влачат жизнь в недоумении, крайней скудости ума, и страшно сказать: по-своему продолжают быть счастливыми. Еще один искатель приключений зашел в эту долину, чтобы насобирать хвороста для своей печи (он живет неподалеку), и что же вышло? Мир так перевернулся в его глазах, что сырая трава, в изобилии там растущая, стала казаться ему чуть ли не лучшим видом сухого хвороста. С тех пор он постоянно собирает только траву и топит ею печь. Она вся дымит, коптит, ни малость не греет, но тому кажется, что все благополучно и прекрасно. Не сумасшествие ли это?.. Да еще много случаев можно рассказать. Самый печальный, пожалуй, произошел с моим другом Лантариусом, специалистом по неевклидовой геометрии. Я лично предупреждал его опасаться долины, но этот надменный ум не в состоянии был смириться с тем, что в мире существуют некие вещи, сокрытые от его понимания. И вот с ним случилась профессиональная болезнь. В долине пространство так искривилось в его представлении, что он вообще сейчас не в состоянии ее покинуть. Бедняге кажется, что он движется по прямой линии, но на самом деле описывает замкнутую окружность. Попав в западню собственного безумия, а я бы сказал — излишнего героизма, он до сих пор ходит по этой долине, недоумевая: когда же она закончится?
Тут только Максим вспомнил, что еще находясь в башне великого архитектора Придумаем и смотря в его «позорную» трубу, он заметил, что там действительно кто-то ходит. Несчастный Лантариус! Теперь не оставалось сомнений: это был именно он.
Подытоживая свои мысли, сделав свой голос мягким, доверительным, но в то же время настойчивым, Философ закончил:
– Подумай, Максим. Смири свое любопытство и не суйся туда. Займись другими вещами — более плодотворными и менее опасными.
Вообще-то, речь выглядела внушительно, и желание ринуться на исследование таинственной долины что-то явно приубавилось, хотя и не пропало совсем. Да, впрочем, к чертям бы эту долину, когда есть проблемы куда более значительные. Тень меланхолической задумчивости слегка покрыла лицо юного искателя приключений, он глубоко вздохнул и еле разборчиво произнес, говоря как бы внутрь себя:
– Только бы пережить еще один конец света и дождаться утра…
– И что потом?
– Я отправлюсь в царство Зла, — голос прозвучал уже более уверенно.
Последовал еще один вздох, только теперь — со стороны Философа.
– За ответом на сверхэрудированные загадки?
– За успокоением собственной совести. Я обещал принцессе Витинии сделать все от меня возможное для ее освобождения.
С минуту оба молчали, чтя тишину. Разговор явно исчерпал свои резервы и стал утомителен для обоих. Философ понимающе качнул головой и напоследок сказал:
