Слезы Африки - [22]

Они замерли, наблюдая за тем, как эти человеческие остатки делали отчаянные усилия, чтобы еще раз вдохнуть, и смотрели на них такими огромными глазами, что казалось, будто они больше всего его тела, и после долго хрипа, прошла легкая судорога, и он замер, а маска боли, застывшая на его лице до этого момента, постепенно разгладилась и превратилась в то, что было похоже на улыбку благодарности и покоя.

Голландец нашел кусок грязного брезента и накрыл им труп, перекрестил его и добавил:

– Для большинства африканцев существует лишь два счастливых момента в этой жизни – это момент рождения и момент смерти.

– И сколько такое может продолжаться?

– Боюсь, что вечно. По нашим расчетам в ближайшие сорок лет население континента увеличится втрое, тогда как через каждые десять лет африканцы становятся на двадцать процентов беднее, – он глубоко вздохнул. – Сами можете убедиться, цифры эти совсем не обнадеживают, скорее наоборот.

С наступлением вечера сеньорита Маргарет отвела детей к основанию баобаба, возвышавшегося метрах в трехстах от последних палаток, и, осмотрев каждого из них, пересказала им со всеми подробностями, не пропуская ничего, ни одной детали, ее разговор с голландцем.

Закончив, помолчала несколько секунд, глубоко вздохнула и сказала:

– Думаю, что он прав, и самое лучшее, что можем сделать – это уйти отсюда.

– Но я не собираюсь идти в Кению, – сразу же возразил Бруно Грисси. – Я там никого не знаю в этой Кении.

– Послушай, – голосом твердым отвечала ему учительница. – Я тоже предполагаю, что ты никого не знаешь в Кении, но ваши родители были итальянцы и итальянское консульство в Найроби займется поиском ваших родных, – она сделала неопределенный жест руками. – Ну, какой-то родственник найдется, все-таки!

– Никогда они не рассказывали нам про них, – сразу же последовал ответ. – Отец говорил, что рос в Парме, но родом был не оттуда, – он поднял брови и насмешливо спросил. – Сколько Грисси может быть в Италии? И кто из них готов принять трех полудиких ребятишек? – Казалось, что он вот-вот расплачется. – Это сейчас наша семья. Мы потеряли одну и вы не можете заставить нас потерять другую.

– Но мы понятия не имеем, что нас ожидает! – воскликнула сеньорита Маргарет.

– И мы также не знаем, – Бруно взглянул на своего брата и сестру, словно просил поддержки. – Но нам будет лучше, если пойдем с вами. Если попадем в Италию, то окажемся в сиротском приюте.

Сеньорита Маргарет внимательно посмотрела на лица Марио и Карлы Грисси и прочла в их глазах ту же решимость и такой же страх.

– Хорошо, – пробормотала она. – Я подумаю в течение этой ночи и утром сообщу свое решение.

Спать легли кругом, в центр поместили оставшихся коз, потому что хоть большинство из беженцев и не были в состоянии сделать ни шага, но все же ребята заметили какие жадные взгляды бросали некоторые из матерей на иссушенное вымя одного из животных, что, как казалось, еще могло дать несколько капель молока. И этого молока могло бы хватить, чтобы продлить жизнь какого-нибудь из детей, до того момента, как придет конвой с продовольствием. Но и тысячи коз, хорошо откормленных, было бы недостаточно, чтобы спасти существ, похожих на скелеты, однако любовь матери не подчиняется голосу разума, а потому, если получится продлить жизнь их детей хотя бы на час, то это будет час надежды на спасение.

Развели большой костер, и трое самых старших из ребят, ходили вперед-назад, демонстрируя ружье, чтобы ни у кого не возникло искушения напасть на них.

И никто не напал, но по утру они обнаружили измученного вида женщину, сидевшую невдалеке на камне с хныкающим ребенком на руках.

Говорила она на каком-то странном языке, не имевшем ничего общего с амариго эфиопов и, вполне возможно, была из Сомали, или то был один из бесчисленных суданских диалектов, но не нужно вовсе напрягаться, чтобы понять, что она просила молока для своего малыша.

Сеньорита Маргарет долго смотрела на стонущую кучку костей, которая каким-то чудесным образом все еще держалась за тонкую ниточку жизни, перевела взгляд на иссушенную грудь матери, похожую на два вымя, из которых все жизненные соки ушли много времени назад.

Она вспомнила какие красивые груди были у женщин в деревне, что служили источником молока для своих сопливых отпрысков до трех лет от роду, и спросила саму себя: как такое возможно, что этот континент, некогда процветающий, теперь двигался к такому страшному концу.

Понимая, насколько это бессмысленно отдать той несчастной женщине небольшое количество оставшегося молока, что было необходимо им самим, самым маленьким из их группы, она в тоже время осознавала: если не сделает этого, то остаток жизни будет раскаиваться в том, что отказала ребенку, хотя тот уже был практически мертвец, в шансе на выживание.

– Подои козу, – приказала она Зеуди, Ахим Биклия попытался было возразить, но она добавила сухо:

– В конце концов, на всех все равно не хватит.

И в самом деле, едва набралась миска, да и то была какая-то водянистая жидкость, которой то существо подавилось дюжину раз, очевидно было и то, что заставлять его пить – все равно что лить воду на камни, но все почувствовали необыкновенное облегчение, когда та женщина со слезами на глазах кинулась целовать руки сеньориты Маргарет, а потом пошла в сторону лагеря, и несла свое чадо, словно оно было из золота.