Слезы Африки - [20]

Этой же ночью пришлось пожертвовать одной из последних трех коз.

Всегда робкая и молчаливая Дасия, которой поручили заботу о них с того самого момента, как вышли из деревни, плакала и отчаянно брыкалась, обняв за шею несчастное животное, превратившееся за эти дни в ее лучшего друга и единственное утешение, но и которое выглядело таким худым и измученным, что в любой момент могло упасть и издохнуть, и тогда мусульмане, входившее также в состав группы, не смогли бы ее есть.

Чтобы съесть ее, нужно было перед тем, как перережут горло, смотреть в сторону Мекки и произнести молитву, в этом случае уже сеньорита Абиба взяла на свои плечи тяжелую ношу утешить маленькую Дасию, постаравшись убедить ее, что на самом деле они оказывают услугу несчастному животному, которое страдало неописуемо при каждом новом шаге.

Ответ безутешной девочки поверг ее в смятение.

– Очень скоро и я не смогу сделать ни одного шага. Тогда вы тоже окажете мне такую же любезность и перережете горло?

То было похоже на неровную темную линию или кривые зубья пилы, выделявшиеся на фоне светло-голубого, почти белого, неба, и по мере того, как они подходили все ближе и ближе, понимали, что это не какие-нибудь неровности ландшафта: холмы ли, камни, а наконец-то они добрались до места, где обитают люди: первое, какое они видели с того момента, как покинули свою деревню в горах.

Голод, жажда, солнце и усталость были изнурительны, но в тот момент, когда они увидели вдали человеческих существ, то почувствовали прилив сил, и в очередной раз старшие посадили себе на плечи младших, чтобы в последнем своем усилии добраться до спасительного места, располагавшегося на расстоянии вытянутой руки.

Нигде не было видно и следа страшных солдат, и место казалось спокойным, но скоро стало понятно, что то не была деревня мирных земледельцев, а гигантский лагерь агрессивных суданских пастухов.

Измученная и печальная Сеньорита Маргарет, собрав всю свою волю в кулак, постаралась убедить себя, что какими бы людьми не были эти суданцы и как бы они не ненавидели эфиопов, но все же это человеческие существа и им не должно быть чуждо чувство жалости по отношению к кучке детей, блуждавших неделями по горам и пустыням.

– Идем, идем! – просила она тех, кто отстал. – Осталось совсем чуть-чуть!

И они ускорили шаг, спотыкались и падали, и оставалось на самом деле «совсем чуть-чуть» до первых палаток, когда услышали детский плач и разглядели лица мужчин и женщин, собравшихся там, но то были скорее не мужчины и женщин, а ходячие мертвецы, потому что представляли собой не более чем куски выдубленной, местами залатанной черной кожи, натянутой на истерзанные скелеты, в чьих глазницах еще сохранились огромные глаза, готовые вылезти из орбит.

У большинства не оставалось сил, чтобы пошевелиться, настолько они были иссушенными и тощими, что четверо таких весили меньше, чем один нормальный человек того же роста.

Увиденное привело их в ужас, у них возникло чувство, что по ошибке забрели в чудовищную резервацию, где покойникам разрешено было покинуть свои могилы на какое-то время, и единственным опровержением этого служило лишь то, что многие из тех несчастных агонизировали, и было совершенно очевидно – мертвецы никогда не будут агонизировать по второму разу.

Менелик Калеб и Бруно Грисси, которые были уверены, что повидали уже все на этом свете, после того, как стали свидетелями расправы над жителями своей деревни, растеряно переглянулись, словно хотели удостовериться один у другого, что увиденное ими не кошмарный сон, а некоторые из малышей начали плакать, присоединившись к хору из тысяч плачущих детских голосов, доносившихся из каждого угла, потому что страшный вид тех умирающих вызывал у них еще больший ужас, чем гиены, бродящие во тьме.

– Святое Небо! Что это такое?

– Лагерь беженцев, сеньора, – последовал ответ от изможденного доктора, к кому сеньорита Маргарет обратилась за помощью, как только увидела флаг ЮНИСЕФ, развевающийся над самой большой из палаток. – Сомалийцы, эфиопы, суданцы и руандийцы, бежавшие от войны, засухи и голода, и кто добрался до этих мест с намерением перебраться в Кению, – он печально покачал головой. – Но Кения больше не принимает беженцев.

– Почему?

– Потому что их тысячи, сеньора! А если я не ошибаюсь, то их миллионы, особенно сейчас, когда тутси и хуту снова начали свою кровавую бойню, – непонятно от чего рассмеялся он. – Но совершенно очевидно и то, что большинство из них не смогут выжить даже если пересекут границы Рая, – он показал на очень высокого человека, распростертого на койке и кто, несмотря на свой рост, весил, наверное, всего килограммов тридцать. – Взгляните на него! Мне нечем накормить его, да даже если бы и было чем, то все равно не смог бы спасти. И какая разница: умрет ли он здесь или по ту сторону границы? Голод, дизентерия, тиф, проказа, а теперь еще и этот проклятый спид, уносят их, словно ветер сухие соломинки.

– А что такое спид?

Доктор, бородатый голландец, одетый в лохмотья, имевший вид человека, который не ел, не мылся и не спал в течение нескольких месяцев, внимательно взглянул на нее своими уставшими, покрасневшими глазами и спросил растерянно: