Слепой. Глобальный проект - [22]

Божена постучала в дверь.

— Вы в порядке? Кофе стынет, выходите.

Она едва узнала в вышедшем к ней молодом парне лохматого доктора.

— Господи, Гасан! Да вы мальчик почти! Я думала — вам под пятьдесят, а на деле и сорока, наверно, нет! Правильно сделали, что сбрили седину — совсем другое дело!

Он молча улыбался, с наслаждением развалясь на мягком диване, а милая улыбчивая славянка подливала ему кофе, подкладывала бутерброды со шпротами, извиняясь, что больше ничего в доме детей-отпускников не нашлось, вот только консервы да хлеб в вакуумной упаковке. И коньячок, если он не возражает. Он искренне не возражал, и они выпили по рюмке.

— Мне кажется, Гасан, что вы устали. Может быть, переночуете? Места здесь хватает, возраст у меня для вас абсолютно безопасный. Сейчас уже почти пять — посмотрите новости по телевизору, за компьютер сядете. Молодежь это любит — по детям знаю. А я пока в магазин сбегаю, ужин приготовлю. Настоящей еды, не из консервных банок. Соглашайтесь! Уж больно вид у вас утомленный!

— Странно слышать, что вы сами готовить будете! В таком доме, в такой роскоши должна быть прислуга.

Женщина рассмеялась.

— Роскошь? Не обижайтесь, доктор, но вы приезжий, и издалека. Иначе роскошью это не назвали бы. Средняя московская квартира — не пентхаус, не особняк на Рублевке. Хотя уборщица приходит, это верно. Только ведь и я приезжая — я из Голландии.

— Нет такой страны Голландия, — тихо ответил Гасан названием известной пьесы.

— Точно, нет, а слово есть… А раньше я в Гродно жила — город такой в Белоруссии, слыхали?

Конечно, он слыхал, из Гродно была Гулина мама.

— Тесен мир, моя теща оттуда, Мария Башметова, то есть Пекарская Мария Яновна…

— Пекарская? Машка? Так она за лейтенанта выскочила и в Грозный уехала. Еще девочку родила, назвала не по-русски как-то. Они когда в гости домой приезжали — эта Гулька с моим Володькой вместе по всем деревьям лазили! У меня и фотокарточки есть! Подожди-ка! — от волнения пожилая женщина перешла по-матерински на ты.

Уже через минуту из зеленого коленкорового альбома на Гасана Сабитова смотрела десятилетняя Гуля со сбитыми коленями и растрепанной челкой. Рядом придерживал за рога велосипед «Орленок» вихрастый паренек, на которого сейчас сильно похож Димка-астматик. В их с женой семейном альбоме такой фотокарточки не было, хотя о каком-то Володе из маминого города она упоминала не раз — там, в Гродно, их мамы были соседками по двору.

Глава 15

Подарки так и остались лежать на кухонном столе. Дочь не откликнулась на его приглашение поужинать. В кастрюле пузырился и хлопал кипяток, и Глеб сам опустил в него пучок спагетти. Но есть уже не хотелось. Сиверов вспомнил о чужой флэшке, выдернутой из ноутбука убитого венгра. Интересно, что там? Какое-то время компьютер «думал», признавать или нет чужую «флэшку», но потом смилостивился. Это был обычный фотоальбом. Вот Бела Меснер в белом халате среди колб и реторт, вот в компании сослуживцев или коллег, и еще много снимков с кроликами, мышами, поросятами и большой улыбчивой свиньей. Свинья действительно казалась ухмыляющейся, игриво подмигивающей правым глазом, опушенным густыми белесыми ресницами. Интересно, какова судьба этого животного, где оно сейчас? Не стал ли этот удачный снимок посмертным перед неприятным, но неизбежным экспериментом? Кажется, господин Меснер имел отношение к серьезным фармакологическим разработкам, так что принес на алтарь науки не одну сотню лабораторных созданий.

Неожиданно Сиверов подумал, что Бела сам стал обреченным лабораторным животным, а Глеб, исполняя приговор, вынесенный кем-то всесильным, принес очередную жертву. Но не науке. Иной раз эти жертвы ошибочны, а может быть, просто напрасны. Меснер, такой смешной, обыкновенный, с больным желудком, почему-то собравший вокруг себя бандитов международного уровня, действительно мешал целой стране? Или даже двум странам? Не самым бедным, не самым окраинным, не самым голодающим?

«Плохие идеи! — остановил себя агент Слепой, — непрофессиональные».

Папку за папкой он просматривал десятки похожих снимков, сделанных неплохим цифровым фотоаппаратом. Пытался сопоставить русские и венгерские слова, чтобы по изображениям определить их смысл. Можно было, конечно, выйти в Интернет и найти программу-переводчик, но Глеб решил сделать это позже, чтобы проверить собственную сообразительность. Видимо, sertés, disznó — это свинья или поросенок, ара и atya, скорее всего, отец, а может быть, брат или дядя — в лицах прослеживается очевидное родственное сходство. Szuletésnap, судя по торту со свечами, день рождения.

— Господи, а это что такое?

Очередная папка была полна изображений человечка-монстра: морщинистая, скуластая мордочка, скошенный подбородок, светящая прожилками сосудов лысина. Пугающий оскал, видимо символизирующий улыбку, но рот провален внутрь, виднеются пеньки гнилых, темных зубов. Сиверов поморщился от отвращения и невольно припомнил неприятный запах, выдохнутый Белой Меснером прямо ему в лицо. Чудовище было невелико — у apa-páter оно громоздилось на руках, у красивой молодой женщины — на коленях, Бела держал его то на плечах, то под мышкой. Были снимки уродца рядом с футбольным мячом, верхом на лошади, в ванной комнате. Последние казались особенно страшными — сквозь прозрачную воду светилось изможденное стариковское тело с распухшими вывернутыми суставами, выпирающей рахитичной грудной клеткой, крошечным, недоразвитым мужским «хозяйством».