Слепой боец - [59]

Когда рассказывают скелы об Йолмурфарас, то утверждают, что это был один из Хилсовых людей, и тот, оказавшись рядом, тут же дал сказавшему по зубам, чтоб не пошло недоброе слово дальше. А в скелах о Гэвине, исходя, должно быть, из того, что было потом, говорится, будто сказал это первым Дейди, сын Румейра из округи Многокоровье. И уж его-то никто не укорил ни словом и ни ударом. Правы, наверно, и те и другие. А мог быть и еще кто-то третий, неизвестным оставшийся, кто одновременно с этими двумя припомнил остров Джертад и «каменное дерево» на дне морском, вот точно так же стоившее вдвое больше добычи, что в джертадском деле досталась.

А еще через несколько дней хиджарский торговый караван с Дальнего Юга, в это время заходящий в Факторию Чьянвена, встречал консул. Но как встречал — не стоит вглядываться слишком пристально нам, живущим через столько поколений, ибо жестокость того времени, что для людей тогдашних была их жизнью, для нас может стать тем, чем для беловолосой шлюхи из Тель-Кирията была жуткая и возбуждающая диковина из россказней о «мореглазых» — сафьян из человеческой кожи, из которого, как выдумали тогда на юге, у них у всех пояса и кошли, и даже сапоги.

ПОВЕСТЬ О ТОМ, КАК ПРОДОЛЖИЛСЯ ПОХОД ГЭБИНА

В тот же самый день на стоянке в заливе острова Силтайн-Гат (архипелагом Силтайн корабли Гэвина возвращались в Гийт-Чанта-Гийт) Борлайс, сын Борлайса, зашел поговорить к «капитану для капитанов» — предводителю, Гэвину то есть, в сопровождении полудесятка своих людей.

Понять, почему делает человек то или это, иногда очень трудно. Но можно, если припомнить, что Борлайсу в нынешнем походе первому досталось, и хотя его «змея» возле До-Ол пострадала меньше, чем Хилсова однодеревка, всякую беду со своим кораблем капитаны принимают слишком близко к сердцу. Кроме того, человек он был вроде Сколтисов — той же породы, только посвоевольнее, — и ему, следовательно, тоже стал не нравиться этот поход. Поэтому в толки о невезении он поверил с особенною охотой.

Незадолго до Чьянвены он начал заговаривать даже вслух в таком духе — само собою, не со всяким, а со своим двоюродным братом, Берлином. А тот был человек очень преданный семье и считал себя обязанным поддерживать старшего в роде и соглашаться с ним, хоть бы тот и не прав.

Когда соглашаются, любое свое мнение, даже сказанное сперва просто со зла, можно постепенно посчитать справедливым. Поэтому Борлайс совершенно искренне был убежден, что поступает он во благо своей дружине и своему кораблю, а не для того, чтобы дойти до разрыва с предводителем, который ему не нравится, тем более что ему не больше, чем остальным, хотелось толки о невезении вытаскивать наружу. Одним словом, тоном полуугрозы он сказал, что либо Гэвин, «как делали отцы наши и деды», найдет, чья это недобрая филгья вредит походу, и отправит ее искать нового хозяина, чтоб бродить следом больше не могла, либо…

Со смертью своего человека его судьба не умирает — уходит к другому, иной раз к родичу, иной раз к совсем чужому младенцу; но хозяина может филгья переменить только так. Хотя люди и ухитряются верить при этом, что можно одолжить ее на время или часть ее внимания с вещью какой-нибудь украсть или подарить…

— Что «либо»? — сказал Гэвин.

— Либо это не то плавание, ради которого я сменял землю на воду.

— Я, значит, должен устроить из своего похода охоту с трещотками, вроде тех, что были в Зиму Оборотней в Окраинной округе, — сказал Гэвин недовольно. — Лучше уж в Миссе перстни с мертвецов снимать.

— Да уж лучше, — откликнулся Борлайс.

Всем почему-то казалось, что Гэвин должен быть больше всех зол из-за этого пропавшего жемчуга. Даже ему самому так казалось. А на самом деле Чьянвена, когда закончилась, оставила в нем только такое чувство, какое бывает, если прорвался нарыв или застрявший осколок вышел из раны, какое-то мрачное облегчение, и ни на кого он сейчас не мог рассердиться по-настоящему, как и обрадоваться по-настоящему ничему бы не смог.

— Тебе нужен неудачник? — сказал он. — Это мой поход. Любая удача в нем от меня, а стало быть, и злая удача от меня. И никаких поисков устраивать не надо. Все? Так тебе тоже?

— Я тебе не дочка Борна, — возмутился Борлайс. — Это с ней ты, Гэвин, будешь шутки шутить.

— Вот с дочкой Борна я как раз говорю всерьез, — отрезал Гэвин. — А есть такие мужчины, которых глупые страхи делают хуже бабы. Надеюсь, к тебе это не относится.

— Еще бы ты это ко мне относил! — отвечал Борлайс. И ушел человеком, которому нынешний поход уже окончательно перестал нравиться.

Люди говорили, что, ежели бы при том разговоре был Йиррин, сын Ранзи, он и смог бы что-нибудь сделать — не доводить до такого. Он ведь обычно этим и занимался, а не то — как бы сумел без него Гэвин набрать столько народу на свой поход? Но Йиррина там не было. Вышло, что он как раз говорил заклинание — ди-лайзт — над раненным дружинником с «Лося», по имени Рогри, сын Ваки, и даже не над ним — на самом Рогри была защита, как на всех, — а над его повязкой, чтоб рана не загноилась. А заклинание это длинное, на полчаса, его делают с перевязкой одновременно. Рогри потом, когда зажило его плечо, говорил: «Лучше бы ты бросил меня тогда, капитан,