След торпеды - [55]

На палубе кто-то пробежал, тяжелый топот сапог стих где-то у трапа.

— Я доберусь, — возразил Марков. — Вот зайду вечерком в штаб и позвоню твоему отцу. Я не постесняюсь это сделать, потому что твоя судьба ему небезразлична. Нет, Егоров, судьба сына для любого отца небезразлична. И ты, пожалуйста, не думай, что я пугаю тебя.

На лице матроса вспыхнула злая, надменная усмешка. Он глухо выдавил:

— Мой отец далеко… — И, пристально взглянув на командира, спросил: — А ваш отец где?

— Мой в океане… Он погиб вместе со своим кораблем.

— Вот-вот, в океане, — вздохнул матрос. — Мы с вами крестники.

— Я что-то вас не понимаю.

— У меня нет отца, — глухо повторил матрос. — Он, как и ваш, погиб в море.

Марков вскочил со стула:

— Как? А капитан первого ранга Егоров?

— Он не родной мне отец. Отчим. Только я не хочу, чтобы об этом узнал весь корабль. Я вас очень прошу…

— Да, да… Я никому ни слова… — заверил Марков.

Матрос продолжил:

— Мой отец был рыбаком. Он плавал на траулере старшим помощником капитана. Мне было семь лет, когда он умер… Я всю ночь с мамой сидел у его постели. Он умер на моих глазах…

— А что случилось?

— Беда случилась, — голос у Егорова звучал как туго натянутая струна, то и дело прерывался. — Траулер ловил рыбу у мыса. Ночью дело было. Выбрали трал, а в нем оказалась мина. Перед этим море сильно штормило, ее, видно, где-то сорвало с минрепа. Она попала в трал. Ну, и взорвалась на палубе. Отец стоял на капитанском мостике, и его ранило в голову. Трое суток не приходил в сознание, а потом очнулся… Он держал мою руку и говорил, чтобы я не обижал мать и чтобы помнил о нем… Я тогда плакал. Ну а потом мы похоронили его. Долго жили в Мурманске. Там мама и познакомилась с Михаилом Григорьевичем Егоровым, стала его женой. Может, он и хороший человек, но я его не люблю. Я люблю своего отца и никогда его не забуду. Никогда!.. А капитану первого ранга Егорову жалуйтесь. Мне все равно.

— Зачем же так? — удивился Марков. — Ты же носишь его фамилию. И потом, Егоров — герой войны. Я слышал о том, что он храбро воевал.

Матрос усмехнулся:

— Он герой, да? Вы что-то путаете… Он бы мне рассказал. Нет, мой отчим не герой. Отец был смелым, решительным и погиб как герой. Капитан траулера рассказывал, что, даже раненный, он спасал людей и судно, а о себе не думал… — голос у матроса дрогнул, он прикрыл ладонью лицо, командир не видел, как из глаз выкатилась предательская слеза.

— Ты извини, — у Маркова перехватило горло. — Я об этом не знал. Извини…

Командир и акустик помолчали. Потом матрос поднялся:

— Разрешите идти?

— Иди, Егоров. Потом…

Матрос шагнул к двери, но тут же вернулся:

— Я забыл свою докладную.

— Возьми. Я не возражаю.

Марков, оставшись один, присел в кресло. Он почувствовал, как сжало сердце, но боль тут же утихла. Дорожка к сердцу матроса… Как-то неожиданно нашел ее Марков. Он еще не знал, как поступит с просьбой матроса списать его на берег, но в одном был уверен — Егоров открыл ему свою душу, доверился. А доверие многое значит…

— Ты здесь? — В дверях стоял замполит Румянцев. — Как дела?

— Все по-старому, — сердито отозвался Марков. — Как там, в политотделе?

— Нас приглашают туда к пяти часам вечера, — сказал замполит. — По вопросу торжественного ритуала. Адмиралу очень это пришлось по душе. Он хочет, чтобы мы поделились своим опытом на совещании партактива. Пойдешь?

— Чего спрашиваешь, сам же знаешь, что пойду, — проворчал Марков.

— Ну а что решил с матросом?

— А что решать? — воскликнул Марков. — Будет служить на «Алмазе». Ну а подводная лодка… — Капитан 3-го ранга встал. — Не все мне ясно с этой лодкой.

«Странно, вчера кричал на Егорова, а сейчас — будет служить на корабле», — подумал замполит, но решил поговорить об этом с командиром после партактива.

11

Скрипнула дверь, и в каюту заглянул капитан Капица.

— Можно? — спросил он и, не дождавшись ответа, вошел. — Вещи сына собрали? Ну вот и хорошо. — Он сел рядом, вздохнул. — По правде, мне жаль штурмана. Большие надежды я на него возлагал. Парень хоть был ершистый, но смелый, решительный, такими море живет…

Смысл слов капитана не доходил до сознания Акима, в его ушах все еще звенел, переливался голос сына: «Я обещаю тебе, отец, писать чаще…» Нет, теперь уже Петр никогда ему не напишет. И боясь, что это письмо может потеряться, Аким прижал его к груди. Капитан пристально поглядел на Рубцова.

— Скажи, капитан, — сдержанно заговорил Аким, — правда, что ты хотел отдать под суд моего сына?

— Вы только не волнуйтесь… — Капица провел рукой по щеке, затем встал, заходил по каюте и снова сел. — Кто вам об этом сказал?

— Никто. В письме сына… Оно адресовано мне, но, видно, не успел отправить. Хотите почитать?

— Я не люблю читать чужие письма, если там даже есть строчки обо мне… — Капитан растерялся от неожиданного вопроса и не знал, с чего начать разговор, как объяснить тот злополучный случай в море, едва не стоивший жизни всему экипажу. Он понимал: трудно убедить отца в том, что его сын сделал тогда то, чего не позволил бы себе самый опытный мореплаватель. Но Капица смотрел ему в лицо и читал в глазах гостя немой вопрос: «Ну, чего молчишь? Говори, я слушаю…»