След торпеды - [53]

— Никакой лодки в районе острова не было, — бросил реплику начальник радиотехнической службы. — Просто матрос Егоров напутал. Верно, товарищ командир?

Все, кто обедал в кают-компании, устремили взоры на Маркова. Командир ответил не сразу, словно размышлял, надо ли ему говорить, потом тихо произнес:

— Трудно гадать, тут важно все обдумать, взвесить. Я жалею лишь об одном, что вахту в тот раз нес не мичман Капица. Уж он-то не подвел бы! — Капитан 3-го ранга встал. — Прошу всех офицеров быть в кают-компании в шестнадцать ноль-ноль. Поговорим о дозоре. Вам, лейтенант Руднев, к утру приготовить карты, еще раз выверить курсы корабля.

— Будет начальство? — поинтересовался штурман.

— Таких вопросов прошу не задавать, — оборвал его командир. — Вам дано задание — выполняйте!

В каюте Марков задумался: «Может, побеседовать с акустиком? — И тут же отверг эту мысль: — Нет уж, пусть беседой займется замполит. Это его дело — находить дорожки к сердцу…»

В это время матрос Егоров сидел в кубрике удрученный. Минувший дозор оставил в его душе гнетущее впечатление. И злился он прежде всего на себя, потому что, как выразился командир, «принял моську за слона». Неделю назад, когда корабль вернулся из дозора, Егоров всю ночь нес вахту, страшно устал, хотелось спать. Только уснул, и тут его разбудил мичман Капица.

— Ну, чего? Я свою вахту отстоял, — спросонья огрызнулся матрос.

— Письмо вам из дому, — тихо сказал мичман.

Егоров встал, протер глаза.

— Извините… — Он надорвал конверт, и, по мере того как читал, лицо его мрачнело.

— Что, беда? — насторожился мичман.

— Батя жив-здоров. Мать в больнице лежала. Аппендикс ей удалили.

Матрос вновь стал читать письмо.

«Сынок, родной мой, как у тебя служба, все ли идет так, как полагается? Может, тяжко на морской границе, так на отца не сетуй: сам пожелал быть пограничником. Море — строгий учитель, спрашивает чаще с тех, кто плохо его понимает…»

Егоров отложил письмо в сторону. Вспомнил, как провожали его на военную службу. Мать заплакала. Отец все шептал ей на ухо: «Чего ты, Зина? Не на войну ведь идет. Хорошо ему будет на корабле. На море всегда свежий воздух, питание что надо, да и ребята там дружные».

Мать, утирая глаза, говорила, что служба на море опаснее, чем на войне. На войне открытый враг, а тут враг всячески маскируется, попробуй узнай его. Мать вспоминала рассказ соседки, как один нарушитель пытался пробраться на нашу территорию, но его заметили пограничники. Приказали ему остановиться, а он стал стрелять. Одного нашего парня ранил. «Сама я читала в журнале, — говорила соседка, — так что служба на море самая что ни есть опасная…» Света, с которой он дружил, все улыбалась: «Ты не влюбись на море в русалку. Говорят, на море русалок, как чаек».

И только когда уже прощались, робко поцеловала его в щеку и шепнула на ухо: «Буду ждать. Ты не забывай меня».

Когда Егоров начал службу на корабле, он написал матери. Были в его письме такие строчки:

«…Ты слыхала про белый камень, есть такой, и горит он как солнце. Очень дорогой камень. Так вот наш корабль носит имя «Алмаз». И дороже он всяких камней, потому что на нем плавают замечательные ребята. Ты спрашиваешь, что я делаю на корабле. Ничего особенного, сижу на стуле-вертушке и слушаю музыку моря».

Что теперь он напишет домой?

В кубрик вошел мичман Капица.

— Вы здесь. А я вас ищу. — Он сел рядом, ладонью пригладил на голове короткие волосы. — Гитару зачем с собой притащили?

— Подарили, товарищ мичман.

— Кто?

— Рыбаки. Мы у них с концертом выступали.

— И вы, конечно, бренчали на гитаре?

— Нет, я плясал «Яблочко».

— Артист! — удивился мичман. — Так, так, теперь бы нам еще балалайку, аккордеон, и пожалуйста, свой ансамбль. Что-то вроде «Морские витязи», да?

— На корабле можно и ансамбль создать.

— Не густо мыслишь, акустик. Ну а как море? По душе?

— Привыкаю, товарищ мичман. Никак не подберу мотив. Вот если бы вы стали дирижировать, тогда другое дело…

Мичман пытливо посмотрел в лицо матроса:

— Дирижер нужен, значит?

— Ага.

«Я тебе покажу дирижера, сукин сын!» — едва не выругался мичман. А вслух сказал не без упрека:

— Вот что, Егоров-младший, дирижером я не стану, а научить вас «читать» море — постараюсь. До седьмого пота буду гонять на тренировках.

Матрос ехидно спросил:

— Вот вы сказали, что я Егоров-младший? А кто же тогда Егоров-старший?

— Ваш отец, капитан первого ранга Михаил Григорьевич Егоров, в прошлом рулевой торпедного катера. Уж я-то знаю!

Матрос насупился: «А вот и не знаешь!.. И я тебе ничего не скажу, считай меня его сыном, хотя есть тут одна зацепка. Такая, что до слез проймет…»

— Чего притихли? — спросил мичман. — Испугались, что о вашей службе напишу отцу? Нет, Егоров, я не стану жаловаться вашему родителю. Никогда! Почему, да? Отвечу: во-первых, мне неприлично писать ставшему начальнику, каким для меня является капитан первого ранга товарищ Егоров, во-вторых, не в моей натуре жаловаться на своих подчиненных. Ты небось слыхал, что для командира важно понять душу подчиненного.

Егоров улыбнулся:

— Ох и тяжко вам будет понимать мою душу!

— Тот, кто увидел мрак, тот увидит и солнце.