След торпеды - [40]

«Душно в каюте», — подумал Аким и, надев пальто и сапоги, вышел на палубу. Дождь перестал. Небо заголубело. Звезды горят ярко, но веет от них не теплом, а холодом. На палубе сыро, Акиму вскоре стало зябко. На баке послышался разговор, кто-то сказал:

— Спит он в каюте, где Ольга, радистка наша, жила. Думаешь, ему сейчас легко?

«Это они обо мне», — смекнул Аким.

— Оля была влюблена в Петра и этого не скрывала. Она говорила мне, что у штурмана добрая душа, он в отца, и отец его тоже в прошлом моряк, воевал здесь, на Севере. Да, штурман… Ольга его и загубила. Он к ней на день рождения спешил, а попал на тот свет.

Голоса стихли. Этих людей Аким не знал, но зато они хорошо знали его сына. От этой мысли у него на душе потеплело, хотя настроение было самым скверным. Утром он пойдет на катере на место гибели сына и бросит на воду венок. Это будет для Акима мучительно, страшнее даже, чем когда в военную июльскую ночь он прыгнул в воду с тонущего корабля и поплыл к острову.

8

Ночь тихая, глухая, над бухтой вновь нависли черные облака, звезд уже не видно. Сыро и зябко. Аким дышал свежим морским воздухом и думал о сыне. Завтра он бросит на воду венок и замрет на минуту, точно так же, как, бывало, в войну на похоронах погибших моряков. Думалось Акиму тяжко, казалось, утром он обретет в себе живую нить, а уж потом… А что потом? Аким вернется к себе в станицу и больше никогда не приедет в эти края. До слез обидно ему стало, что у сына даже могилы нет. Он почувствовал, как злость закипела в нем, и с укором взглянул в сторону капитанской каюты.

Постоял-постоял Аким на палубе и возвратился в каюту. Посмотрел на себя в зеркало — зарос щетиной, лицо какое-то худое, под глазами синие круги. «Постарел ты, Аким, — сказал он себе, ладонью поглаживая небритую бороду. — И память у тебя притупилась. Не можешь даже вспомнить: когда это Петр говорил об Оле? Когда, Аким? Не помнишь… Стоп, так это же было накануне Майского праздника. Петр звонил, сказал, что пора ему жениться. «А девушка у тебя есть? — спросил тогда Аким. — А то Зоя все о тебе спрашивает». — «У меня есть Оля, тут она, на судне, — отвечал сын. — А Зоя не по мне. Нежная она, Зоя. На море таким тяжко…»

На душе у Акима стало муторно, ему захотелось закурить. Табак с собой взял, а где найти клочок бумаги? Открыл ящичек стола и вдруг увидел маленькую фотокарточку. Так это же Оля! Да, да, она — так и написано на фотокарточке — Оля Пашкова. И еще что-то написано, мелким почерком. Аким надел очки:

«Петеньке от Оли. Смотри не забывай, теперь мы с тобой морем крещенные, одна живая ниточка, не порвать бы ее…»

«Видно, Оля не успела подарить ему фотокарточку», — подумал Аким. И ему до боли в душе захотелось увидеть ее, расспросить о Петьке. Не он, Аким, а Оля видела сына незадолго до гибели, слышала его голос, видела улыбку на лице. Акиму вдруг померещилось, как Петька метался по палубе налетевшего на скалу катера, метался как в огне и не знал, что ему делать. Крики и стоны утопающих людей, а Петька мечется на палубе. Вода лизала палубу, надстройки, остудила Петра, а затем закрутила, понесла на камни… Аким поморщился, положил в карман фотокарточку и улегся на койку. Теперь мысли его потекли по другому руслу: кто такая Оля, откуда она родом и куда уехала? Капитан судна как-то вскользь говорил о ней, говорил небрежно, с холодком. Но тогда Аким не посмел задавать ему вопросов. Теперь ему захотелось знать о ней как можно больше. Но где искать Олю? Куда она уехала? А эта загадочная фотокарточка. Почему Оля не взяла ее с собой? А может, ее оставил сын? Надо поговорить с капитаном.

Уснул Аким лишь на рассвете. Проснулся от стука в дверь. В каюту вошел капитан. Аким поднялся с койки, поздоровался.

— Нам пора, — коротко обронил капитан. Был он одет в черный реглан, на фуражке горел ярко-желтый краб. — Прошу в кают-компанию на завтрак, а потом — на катер.

— Спасибо… — Акиму хотелось спросить об Оле, но он сдержался. Молча достал из стола фотокарточку Оли и протянул капитану, пояснив, что нашел ее в столе. Капица взял фотокарточку, посмотрел на нее и утвердительно заметил:

— Оля Пашкова…

— А где она сейчас?

— Я же сказал вам, что не знаю, да и знать не хочу. Радисткой она была хорошей, а как девушка… — Капитан сердито фыркнул: — Нет, я таких не уважаю. Бегать к штурману в каюту, даже если любишь его… Нет, я такое осуждаю…

«А ты, капитан, человек, как вижу, занозистый, — подумал Аким. — Ну, ладно, будь жив Петька — ругай его, кляни… Тут я на тебя не обижусь. А коли погиб парень, то зачем же скверно к нему относиться? Тебе Оля не по душе, а я очень хочу видеть ее, поговорить с ней. Может, и откроется для меня, отца, новая страничка из жизни сына. А ты, капитан, хочешь одним ударом все узлы разрубить. Негоже так…»

* * *

Катер подходил к небольшой подводной скале. Она верблюжьим горбом чернела над серо-зеленой гладью моря. Утро хмурое, солнце запеленали тучи, плывшие над самой водой; над катером с криками проносились чайки. Когда катер застопорил ход, застыв у скалы, капитан судна снял фуражку и тихо сказал:

— Вот тут…

Слова Капицы больно хлестнули Акима. Он снял шапку и неподвижно застыл на палубе. Смотрел на серый базальт скалы, смотрел пристально, как будто этот камень мог поведать ему о ночной трагедии. Но камень нем, как и море, словно не своей, а чужой рукой Аким бросил на воду венок и тихо сказал: