След торпеды - [41]

— Прощай, сынок.

Голос Рубцова дрогнул, он весь сжался, словно готовился прыгнуть с палубы в воду. Рядом стоявший с ним капитан тоже молчал. И вдруг над спящим морем заревел ревун. Аким даже вздрогнул. Он обернулся, поглядел на ходовой мостик.

— Этот ревун в честь памяти погибших, — пояснил капитан.

— Спасибо, — тихо отозвался Аким. — Память о погибших — это совесть живых. Спасибо.

Венок подплыл к камням, полежал неподвижно, а потом его подхватила набежавшая волна и стала относить в открытое море.

Аким тихо застонал, прикрыв ладонью глаза. Венок как живой колыхался на волне, его относило все дальше и дальше.

— Не надо, Аким Петрович, — тихо сказал Капица и торопливым движением взял Рубцова под руку. — Мертвых не воскресить. Будем считать, что Петр погиб на боевом посту. Если честно признаться, то во мне борются два чувства: с одной стороны, штурман мне нравился тем, что был смел, решителен, а с другой, был излишне горд, самоуверен, там, где следовало признать свою ошибку, он искал виновных…

— Мертвых не судят, Петр Кузьмич. И я прошу вас, дайте мне постоять молча, а то я приехал на похороны и душа разладилась. У меня нет сил, я так ослаб… — Он пошарил по воде глазами, но венка не нашел. Ветер отнес его далеко, где-то там он, у мыса, потому что над ним кружат чайки. — Ну вот и все! Прощай, сын мой…

На судно возвращались угрюмые, молчаливые. Аким стоял рядом с капитаном и задумчиво глядел куда-то в сторону скалистого берега. Море лежало серое и тяжелое.

«Проклятье, — вздохнул Аким, — и надо же было такому случиться! Глупая смерть, даже могилы Петькиной на земле не будет».

Тяжелое горе и душевное напряжение основательно подкосили Акима. Когда капитан судна пригласил его в кают-компанию на ужин, он отказался, сославшись на усталость:

— Мне теперь надо скорее ехать домой. Извините, если что не так… Гляжу на море, а Петька перед глазами стоит. Будь я помоложе, может, и легче перенес бы потерю сына.

— Значит, такая у Петра судьба, — грустно отозвался Петр Кузьмич. — Ну а насчет поездки… Я бы не советовал вам торопиться. Поживите на судне, пообщайтесь с людьми, глядишь, и горе притупится.

Нет, Акиму надо собираться в дорогу. Может, завтра и уедет. Переночует в каюте, почитает письма сына — и в дорогу. И не успел капитан спросить, подать ли ему поесть в каюту, Аким зашагал на бак.

В каюте он разделся, передохнул, потом собрал вещи сына: темно-серый костюм, тельняшку, фуражку с крабом… Только теперь, когда он остался один, ему немного полегчало. Рубцов даже хотел в ночь уйти на вокзал, но раздумал: надо перечитать все письма сына, и особенно его последнее письмо. Может, что неясным будет, так рядом капитан. Акиму хотелось оставшееся на судне время провести в полной тишине, чтобы ему никто не мешал размышлять. Никто, даже капитан. Он любил тишину. Она помогала ему сосредоточиться, вспомнить свою флотскую юность, на время забыться от забот и тревог. Теперь же он втайне начал размышлять над тем, как и где Петру поставить памятник. Самому ему, видно, это дело не поднять, вот если бы помог Петр Кузьмич, но вряд ли капитан на это пойдет.

Аким достал из чемодана письма сына, разглядывал их пристально, словно это помогало ему понять их смысл и содержание. Письма… Все, что осталось от сына. Ему нелегко было теперь читать их. Эти письма, в которых Петька предстает человеком смелым и решительным, он передаст в станичную школу, где учился его сын, чтобы те, кому предстоит дорога в самостоятельную жизнь, поняли, как важно в тяжкую минуту, когда тебе или другим людям угрожает опасность, закрыть свою «амбразуру». Петька это сделал не колеблясь, и хотя капитан судна смотрит на случившееся как на трагедию, Аким с ним никак не согласен: судьба по-своему распорядилась их жизнями, и было бы коварством теперь уже, после гибели людей, выискивать черные пятна в их душах. Стоит ли удивляться, что его сын погиб вместе со всеми? Для Акима ничего в этом нет удивительного: Петр никогда не был трусом. Об этом он признавался сам. За месяц до гибели катера Петр сообщал отцу, что работа у него идет хорошо.

«Отец, ты знаешь мой характер. Я не могу играть вторые роли. Ты прав, в жизни надо самому добывать свое счастье. Мое счастье — море, и как штурман я уже многое усвоил. Не подумай, что хвастаюсь. Человек должен всегда уметь оценивать себя. Ты как-то говорил, что корабль, как бы надолго ни уходил в океан, всегда возвращается к берегу и что без берега наша морская работа была бы бессмысленной. Да, отец, берег — это и мой причал, откуда берет начало моя морская дорога. Берег — это и любовь. Есть у меня тут одна девушка, не скажу что красавица, но приглянулась мне. Славная девушка, и я, отец, люблю ее. А капитану это не по душе. Недавно я сменился с вахты и зашел к Оле в радиорубку, а тут капитан… Не стану все описывать, но у меня с ним получился плохой разговор, и я заявил, что плавать с ним не буду. Он назвал меня мальчишкой. Я не выдержал и назвал его старой крысой. Вот так, отец! Что мне остается делать? Кажется, я напишу заявление и уйду на другое судно. Сказал об этом Оле, а она в слезы…»