Славный мальчишка - [40]

— Я совсем немножко. Только попробовать.

— Что тут пробовать?

Румен пожал плечами. Так. От нетерпения. Потому, видно, что это легче всего.

— А ролик? Что это еще за номер с магнитофонной записью? Кто играл? Ты? Нет! Кто же?

— Венци.

— Ты хоть на уроки музыки ходишь?

— Хожу. Папа, я не хочу играть на скрипке. Понимаешь, не хочу. Венци играет, но он хочет.

— Погоди, не спеши! Ты играешь в школьном оркестре? Мать встречала учителя, и он ей сказал, что очень доволен тобой.

— Не хочу играть.

— А почему не сказал сразу?

— Потому что боялся. Разве я посмею сказать, что в школьном оркестре играю не на скрипке, а, например, бью в тарелки и иногда — в барабан…

— Это пример или точно?

— Ну, приблизительно. Потому что там Венци, и я — тоже. Чтобы больше быть вместе… А я когда еще хотел, чтобы вы записали меня в авиамодельный кружок. Так нет! Далеко ездить, надо трамвайные линии переходить. Все это, мол, пустое занятие. Повышенное кровяное давление…

— Ах, послушай, сын, родителей надо уважать. Такого не бывает, чтобы все тебе нравилось. Потерпишь! Земля вертится, а люди меняются мало! Было время, когда твоя мать слушалась бабушки Катины, теперь ты должен слушаться мамы. А завтра твои дети будут слушаться тебя.

— А нельзя, чтобы немножко вместе слушаться?

— Можно. Если не забудешь своих слов, попробуй! Удастся — сбережешь целое человеческое поколение…

— Убрать стол?

— Хорошо, убирай. Или нет, лучше не трогай! Что-нибудь еще нечаянно разобьешь, потом не оберешься…

— Ты куда пойдешь?

— Туда. Все мужчины и мальчишки тоже — должники своих матерей…

— Папа, я очень прошу тебя. Завтра я должен обязательно пойти со всеми в поход.

— Ничего не могу обещать. Когда речь идет о сохранности семьи, требуются жертвы. Мы оба с тобой остались с носом: завтра ни ты — в поход, ни я — на футбол. Видишь теперь, что ты натворил?

— Ну да, конечно. Вот когда бы я обманул, как собирался, сказал бы, что всей школой идем сажать деревья… Или придумал бы еще что-нибудь… Тогда бы… Папа, ну, пожалуйста! Папа, разбуди меня в шесть утра!

— Утро вечера мудренее. Посмотрим. Ложись спать.

Дядя Тодор вышел.

Румен осторожно перенес всю посуду в кухню, убрал стол. Подмел в комнате и открыл окна. Собрал рюкзак. Мама, оказывается, накупила ему телячьей и свиной колбасы, брынзы, зеленого лука, редиски, булок — всяких лакомств, которые на лоне природы еще больше вызывают аппетит. Все приготовила для похода!

Сел на кровать. Уперся локтями в колени и уткнулся лицом в ладони. Веки отяжелели, и глаза закрылись сами собой. Со вчерашнего дня он ходит, думает, боится… Не подноси огонь к неизвестному тебе предмету. Да сколько вещей ему еще неизвестны!.. Он устало откинул новую накидку и лег. И вдруг ему стало грустно, грустно. Разве же он не старается быть таким, каким должен быть? Чего от него хотят? Думать? Хорошо, будет думать. Не обманывать? Так и он больше всего хочет именно этого — быть честным…

Однажды мать пришла с работы и еще с порога расплакалась.

— Ах, какая я несчастная мать! Ох, горюшко мне…

— Ты опять что-нибудь натворил, Румен? — напрямик спросил отец.

Славный мальчишка лихорадочно перебрал в памяти целый месяц. Что? Что же это могло быть? Кто его знает? Но, наверное, в чем-нибудь он виноват.

— Тодор, ты не видишь, что ребенок гибнет? Я сижу у него над душой, вся изболелась. Все для него! А он? Нет, ничего из него не выйдет…

— Так, это точно, — поспешила вставить словечко и бабка Катина.

— А говорит, будто и арифметика ему дается, и геометрия. Посмотри, как беспокоятся о детях другие отцы!

— Но мы с тобой договорились. Пусть берет частные уроки. Они там решают задачки другим способом, своим.

— Частные уроки! Но он и слышать об этом не хочет! Ему, видите ли, стыдно. Это, мол, нечестно.

— Почему — нечестно?

— Поди, спроси у него! Румен, отвечай, когда тебя спрашивают! Скажи, скажи своему отцу! Нечестно! А Данче? Занимается дополнительно с частным преподавателем. И ничего! И Сашко. А Минчо, Гога? Когда ни приду в школу, учительница только ими и тычет в нос. «Вы говорите, что задачи трудные? Так почему же этим детям не трудные?» У них — одни пятерки, и завтра для них — все двери открыты. Только наш дурак: это, мол, нечестно, я лучше сам. Все сам.

Румен вздохнул. К горлу подкатил комок. А еще хотят, чтобы он думал…

После этого разговора славный мальчишка много раз задумывался о честном и нечестном. Жил у почты один учитель математики. К нему толпами ходили ученики, брали платные уроки. Другой, такой же математик, к которому ходил и Гога, давал уроки целым группам: по два-три, по пяти-шести ребят сразу. Его прозвали «храбрый портной». И там решали задачи, зубрили их. Каждый по способностям. И чтобы он пошел туда! Это, значит, признать, что ты тупой как галоша. А после, в классе сидеть — все равно, что списывать… Нет, лучше быть тупым, быть дураком, сидеть на задних партах, но иметь на плечах свою голову. Иначе всякое уважение к себе потеряешь. Что честно? Писать сочинение с помощью бабушки и мамы? А потом твою фамилию вывесят на доске в витрине районной пекарни: «Они — наша гордость». Конечно, ваша! Вот эта доска-то и заставила маму расплакаться.