Сквозь страх - [4]

— Манекена… — поправил его Василий Николаевич.

— Да-да, манекена. Вот он и научился бороться, да так, что его начальник-то уже под конец не мог одолеть Абдуллу-абый. От природы он очень сильный, быка мог свалить. Ну, а Абдулла-абый мен учил этим премудростям…

— …И долго ты этому ремеслу учился?.. — спросил Василий Николаевич, прикладывая ко лбу мокрую тряпку.

Шамиль, помолчав, ответил:

— Пять лет, Василий Николаевич.

— …Родители в Астрахани?..

— Нет. Там родственники. А родители живут в Каргали. Сейчас вот еду к ним в деревню.

Помолчали.

Василий Николаевич закашлялся, потом тихо сказал:

— …А знаешь… спас ты меня сегодня… от смерти спас… меня военно-полевой суд приговорил к расстрелу…

— Ну да?! — изумился Измайлов. — За что же?

— Большевик я… Слыхал про таких?..

Юноша кивнул головой.

— …Большевики против войны… — продолжал он. — Я покинул армию Временного правительства… был направлен партией… в Казанскую губернию… Сам я родом из Казани… Ищейки напали на след… Выследили… Хотели взять на базаре… — Василий Николаевич перевел дух, глотнул воды из граненого стакана и, как бы предугадывая, предваряя вопрос собеседника, сказал: — А этот адрес они не знают…

Потом он рассказал Измайлову, за что борются большевик. И твердо заверил, что партия победит, потому как народ идет за ней.

В этот день Шамиль Измайлов впервые в своей жизни разговаривал с большевиком, который доходчиво и ясно разъяснил линию партии, ее задачи. Он вспомнил, что в буржуазных газетах писали совсем другое. Большевиков причисляли к матерым немецким агентам.

Память воскресила и недавний митинг в Казани по поводу неудавшейся попытки большевиков взять власть в Петрограде у Временного правительства. Выступавший там приват-доцент университета на всю улицу с исступленной яростью вещал, что большевики несут народу диктатуру и вождизм, которые не совместимы ни со справедливостью, ни с правами человека; что диктатура пролетариата — это диктатура всеобщей бедности и нищеты. Творцы диктатуры бедняков — это творцы ада на земле, ибо подобная диктатура опирается на самые низменные стороны невежественной, озлобленной массы людей, узаконивая их право не только на грабежи, разбой и массовые убийства («научно» называемые экспроприацией и подавлением сопротивления эксплуататорских классов), но и право на разрушение всего того, что создано на протяжении веков творческим гением народа.

Возвеличивать же, поднимать бедность на политический пьедестал, как идеал образа жизни, и, соответственно, по этому признаку выдвигать бедняков на руководящие посты государства лишь за то, что они ничего не имеют вследствие нехватки мозгов, трудолюбия, целеустремленности или здоровья, — такой же абсурд, как и осуждать богатство, а его законных обладателей, наживших все своим трудом и талантом, — стирать с лица земли. В этом случае вчерашние бедняки, пользуясь классовой протекцией, займут государственные посты и сами станут богачами. Стало быть, наступит и их черед идти под гильотину класса.

«Вожди, — продолжал оратор, — это возведенные неистовствующей толпой в ранг земных богов оголтелые фанатики-фарисеи или шаманы-авантюристы. А их ближайшее окружение — это полубоги-архангелы, ибо им всегда и все обязаны беспрекословно подчиняться с вожделенным трепетом, дабы не быть зарубленным без суда и следствия благородным классовым топором или умерщвленным священной пулей под наркотически дурманящие звуки идейно-политических фанфар. Иначе говоря, у вождей всех мастей одно лицо — бешеное неистовство в стремлении к власти, свирепая жестокость и полное безрассудство в оценке стратегии развития общества и всего человечества».

— Господа! — иерихонской трубой звучал голос приват-доцента. — Прекрасные, но несбыточные мысли, витающие в голове одного человека, это — МЕЧТЫ. А те же мысли, объединяющие группы людей в политическую партию, это — сумасбродство, ПОЛИТИЧЕСКИЙ БЛУД. Именно этим и страдают хронически большевики. Ведь их программа построения будущего общества — это утопия, сладостная сказка.

Рассуждения Измайлова прервал вопрос Василия Николаевича.

— …Кабы знал… кого спасаешь… помог бы мне бежать?..

— По мне без разницы. Я не переношу жестокость. Через это мне ох как перепадало! Били самого, чтоб не встревал в людские мордобои. С годами меньше этим делом стал грешить. Но все равно часто не выдерживаю и влезаю. По правде говоря, и борьбой японской занимался из-за этого. Вот такие дела… И вообще, не терплю несправедливости. Ведь несправедливость — это пожар, выжигающий дотла даже самые глубокие дружеские чувства. Несправедливость — это яд, причем настолько сильный, что в конце концов насмерть отравляет даже близость кровного родства. Несправедливость в любви, к говорил мой учитель, это духовный садизм, который оставляет глубокую рану в сердце любящего человека. Несправедливость если и имеет цвет, то всегда один — черный. Несправедливость если и имеет цель в жизни, то только одну: сеять зло, приносить слезы.

— …Это ты, Шамиль, очень здорово сказал… Вот и мы… большевики, за справедливость…

Измайлов был еще в том возрасте, когда ему казалось, что всякий кто хорошо говорит, — говорит правду, раскрывает истину. И ему был трудно разобраться в этой политической борьбе, но еще труднее — в политических теориях разных партий. Но видя, как плох его собеседник-большевик, какие он испытывает страдания, он не стал пересказывать речи приват-доцента и выяснять, кто из них прав и кому верить. И когда Шамиль услышал упрек сестры Василия Николаевича: «Напрасно ты, дорогой братец, развелся со своей женой Глашечкой, иначе бы с тобой такое несчастье не произошло», — он, Измайлов, попытался хоть как-то вытеснить гнетущую атмосферу. И он произнес первую пришедшую на ум юмористическую мысль: «Мужчина женится на ангелице, живет с женскими капризами, а разводится с сущей дьяволицей. Женщина выходит замуж за принца или джентльмена, живет с эгоистом (а иногда с альфонсом-рогоносцем), а разводится с дураком или гадом ползучим».