Сквозь джунгли Непала - [29]

Впереди показался деревянный мост. Погонщик направил слона вправо от моста, и слон, уходя по брюхо в воду, перешел реку вброд и вновь вышел на дорогу. Почему же мы не пошли по мосту? Оказывается, слоны по деревянным мостам не ходят и предпочитают брод. Они инстинктивно боятся идти по мосту, который может развалиться под тяжестью их тела.

Невдалеке показалась маленькая деревушка в несколько хижин. Когда мы приблизились к ней, то дорогу преградил бамбуковый забор, отделявший деревню от полей. Мы пошли вдоль забора. С трехметровой высоты слона я отчетливо видел внутренний двор, хижину без окон, обмазанную серой глиной и покрытую соломой. Посредине деревни стояли в виде шахматных пешек хранилища с зерном. Они расположены на высоте метра-полтора над землей, на четырех столбах, что, естественно, защищает зерно от потоков воды в летние дождливые месяцы. Изредка в заборе попадались воткнутые в бамбук метровые палочки, обмазанные навозом, очень напоминавшие большое эскимо. Это — топливо, выставленное для просушки; из него затем делают шарики, которыми топят печи. Около некоторых хижин росли молодые бананы, заботливо укутанные листьями пальмы и обвязанные лианами. Когда они вырастают до определенного размера, то их пересаживают в другое место. Их сажают рядом с домом, чтобы уберечь от скота или от хобота слона. Удар палки по голове образумил моего хатти. Слон хрюкнул, поднял недовольно хобот, но намерение съесть молодое растение оставил.

Население нас заметило. Мальчишки с криками «хатти, хатти» выбежали на открытое место. Детишки до пяти-восьми лет бегали голышом. У некоторых, в основном мальчиков, на животике маленькая белая тесемочка. На ногах некоторых девочек металлические кольца в виде свернутой змеи, на руках браслеты, на шее тяжелые бусы из серебряных индийских монет, в носу колечко. Волосы мальчиков черные, как смола, густо смазаны жиром. У девочек — косы. Я обратил внимание на то, что почти ни одна девочка до пятнадцати-шестнадцати лет не имела на своем теле татуировки. Видимо, татуировка практикуется в более зрелом возрасте. Стоявшие в толпе взрослые девушки все были татуированы. Заметив мой взгляд, они накинули сари на обнаженную грудь и скрылись в хижинах.

Мы миновали деревню и направились к видневшимся вдали хижинам. Около хутора протекала речка, данные о которой нам надо было собрать.

Мы подошли к хижине, одна стена у которой отсутствовала. В ней сидели хозяева. Мы попросили их показать самый высокий уровень воды в реке, какой только они помнят. Хозяин, сухой старик с плотно сжатыми губами, молча поднялся и пошел к реке. Мы двинулись за ним. Он подошел к дереву на берегу реки и молча указал на него пальцем. Через некоторое время мы попросили его показать такую же отметку на другом берегу. Опять он молчаливо шествует и пальцем указывает на пень. Осталось самое последнее — узнать имя помогавшего нам человека. Мы обратились к хозяину с вопросом. Молчание. Вновь такой же вопрос. И вновь молчание. Расспросы велись через полицейского — жителя этой местности. Вдруг полицейский ударил себя по лбу и, обернувшись к нам, знаком показал, чтобы мы садились на слонов. Мы сели и, ничего не понимая, поехали дальше. Когда же мы отъехали на некоторое расстояние, то полицейский сказал:

— Я вспомнил, что в районе Хараинча есть несколько хуторов, жителями которых являются люди, принадлежавшие к касте молчаливых. От них нельзя добиться ни одного слова, даже полиция на них не может воздействовать — молчат, как немые, хотя все слышат и понимают. Детям говорить также не разрешается. Такому образу жизни в какой-то степени способствует, по-видимому, система хуторов — обособленных хижин. Так или иначе, не удивляйтесь и пишите, что хотите: любую фамилию и имя. Настоящую фамилию этих людей вряд ли сумеете узнать.

И все же работу свою мы сделали и направились домой в лагерь. На обратном пути не произошло никаких событий, если не считать, что мы видели леопарда, кравшегося за обезьяной. К ее счастью, леопарда спугнули наши слоны, и обезьяна скрылась на верхушке дерева.

В километрах двух от Хараинча, в высохшем рисовом поле, я увидел большую дикую кошку. Она шла во весь рост, не обращая внимания на нас и наших слонов. Я не вытерпел, зарядил духовое ружье и выстрелил на ходу по кошке. Она резко взметнулась в воздухе, перевернулась через бок и с криком скрылась в рисовой соломе, лежавшей на поле. Я ей не принес особого вреда, а только испугал, хотя эту животину надо нещадно уничтожать; после леопарда это самая опасная зверюга — она совершает набеги на молодняк домашнего скота.

Чтобы быстрей попасть домой, погонщик свернул резко влево. Прошли сухое рисовое поле, по которому несколько минут тому назад грациозно шагала дикая кошка, и вошли в лес.

В лесу было тихо. Кое-где с ветки на ветку перелетали маленькие птички, похожие на. шмеля. Наши слоны мягко ступали по сухим листьям, образовавшим ковер до полуметра толщиной. Погонщик обернулся и показал мне палкой на какой-то серый комочек, уютно лежавший около дерева. Когда мы проходили мимо, комочек зашевелился, и толстая, почти с руку толщиной, змея нехотя уступила нам дорогу. Это была большая кобра. Зимой все змеи находятся в спячке. А эта, видимо, была одна из тех, которая еще не успела найти себе подходящее место для отдыха и промышляла в лесу. Слоны обычно не рискуют приближаться к кобрам и уходят от них. Но на этот раз слон спокойно прошел мимо, будто знал, что кобры в зимнее время года очень инертны и не кусают никого.