Скрипка, деньги и «Титаник» - [27]
И теперь, вкалывая гормоны для стимуляции яйцеклетки, ты с подростковым максимализмом внушаешь себе, что у тебя есть лишь один шанс добиться всего здесь, на элитарном Северо-Востоке. И ты сделаешь все возможное. Ты знаешь, что многие твои сверстники, с которыми ты росла бок о бок, превосходили тебя и умом, и талантом, но они такого шанса не получили – они не получили ничего. Большинство даже не поступили в колледж, а пошли в армию или сразу начали работать – на птицефабрике, бензозаправке, в «Уолмарте». Уж ты-то не упустишь возможность, которая выпадает раз в жизни.
Но проходит всего два месяца с начала первого курса, и ты лежишь на холодном полу в туалете общаги в теплой луже собственной зеленой рвоты. У гормонов для стимуляции яичников есть побочки. Подготовка к донорству яйцеклетки измотала тебя настолько, что ты провалила все промежуточные экзамены. Твоя соседка Ариэль, которая учится на виолончелистку на подготовительном отделении Джульярда, победила в престижном университетском конкурсе концертных выступлений – а она ведь тоже на первом курсе. Тебя же не взяли даже в студенческий оркестр. Твоя преподавательница по скрипке родом из Восточной Европы орет тебе «успокойся!» во время твоей игры и спрашивает: «Ты почему играешь так громко? Так неестественно? Хочешь, чтобы всем были слышны твои ошибки? Да лучше б я гвозди себе в лоб забивала, чем учила тебя играть на скрипке!»
Из всех неудач, которые ты оплакиваешь, лежа на полу в общей ванной и изрыгая зеленую жижу, – экзамены, отношения с Фернандо (не протянули и недели после начала занятий), неспособность подружиться с однокурсниками (они ходят выпивать в Ист-Виллидж, а ты ставишь будильник на предрассветный час и едешь через весь город на автобусе в клинику лечения бесплодия на Мэдисон-авеню), – из всех этих неудач именно твоя несостоятельность как скрипачки ранит сильнее всего. Когда в маленьком городке все твердили о твоем «настоящем даре», ты уже подозревала, что это не так, но теперь подозрение переросло в уверенность: ты понимаешь, что никогда не сможешь стать профессиональной скрипачкой и зарабатывать этим на жизнь. Несмотря на все те жертвы, на которые пошла твоя семья, чтобы купить тебе инструмент и возить тебя к преподавателю через горные перевалы, несмотря на все те годы (десятилетие), что ты брала уроки, репетировала, играла в оркестре и ездила в музыкальные лагеря, несмотря на твою любовь (настоящую, искреннюю, страстную, без оглядки) к скрипичной музыке, с детства звучавшей в твоей голове и отгонявшей горный туман, все сводится к одному: ты недостаточно хороша и никогда не будешь хороша настолько, насколько это необходимо.
Но если ты не скрипачка – ты, цеплявшаяся за свою скрипку, как за спасательный круг, как за искусственный фаллос, как за щит и меч, помогавшие тебе не чувствовать себя среднестатистической, ничего не значащей, самой обычной девочкой, которую вот-вот перемелют жернова американской культуры вместе с миллионами других, – то кто же ты?
Спустя много лет после окончания колледжа ты узнаешь, что Ариэль ненавидела виолончель. Педагоги из Джульярда унижали ее. Один называл ее «жирной», стоило ей сфальшивить. Другой однажды швырнул через комнату пюпитр. «Это было психологическое насилие», – признается она тебе, и ты будешь шокирована, ведь со стороны казалось, что ей нравится играть на виолончели. Но ты перепутала радость с успехом. Оказывается, это не одно и то же. Победив в том конкурсе, Ариэль бросила музыку.
А ты – скрипачка, не умеющая играть в верхнем регистре, та, кого не взяли в студенческий оркестр, та, чей педагог в колледже выразила желание забетонировать себе слуховые проходы, лишь бы не слышать больше твою игру, – ты несколько лет колесила по всей стране и миру как профессиональный музыкант.
