Скриба - [115]

Лусилия и дети были счастливы, Олаф тем более.

На рассвете они принимались за пахоту. Олаф шел за плугом, Лусилия следом сеяла рожь, а дети гоняли птиц, которые норовили ее склевать. Размельчив большие комья земли, все вместе засыпали засеянные борозды. По вечерам, покончив с делами, Тереза и Хельга Чернушка приносили им то инструменты, то еду, то какую-нибудь материю на одежду ребятишкам.

Скоро Лусилия и Хельга стали близкими подругами. Они болтали о детях, беременностях, приготовлении разных блюд и без устали обсуждали городские сплетни. Иногда Хельга на правах более опытной хозяйки учила Лусилию, как сделать дом более нарядным и удобным.

Хотя теперь времени у нее было меньше, Тереза по-прежнему помогала Алкуину переписывать и переводить тексты, занимаясь этим с раннего утра до полудня. Правда, сам он постепенно переключился на теологию, в чем девушка почти не разбиралась и опасалась, как бы однажды он не отказался от ее услуг.

Иногда в скрипторий приходили священники из папской миссии, повсюду сопровождавшей Карла Великого. Они являлись без предупреждения и с высокомерным видом усаживались возле Алкуина, а Тереза должна была покинуть помещение. Из-за черных одежд, которые они никогда не снимали, девушка прозвала их грифами.

Однажды Алкуин сообщил, что папская миссия скоро отправится в Аквисгранум, а оттуда в Вюрцбург. Карл Великий собирается послать с ней реликвии, предназначенные для вюрцбургского собора, с помощью которых монарх надеется прекратить постоянные саксонские мятежи. Когда Алкуин сказал, что тоже поедет с ними и просит Терезу сопровождать его, она посадила жуткую кляксу и окончательно испортила пергамент.

Вечером по дороге на конюшни девушка встретилась с Исамом, но, погруженная в мысли о Вюрцбурге, почти не поговорила с ним, и лишь когда он простился, упрекнула себя в невежливости.

В ту ночь Тереза почти не спала.

Она думала о своем униженном, обесчещенном отце – с момента бегства она каждый вечер молила Бога, чтобы тот простил ее. Девушка очень тосковала по нему и мачехе, по их объятиям, улыбкам, упрекам… Как ей хотелось опять услышать его рассказы о Константинополе, ощутить его страсть к чтению, что-нибудь переписывать вместе при свечах… Сколько раз она пыталась представить, как они поживают, и сколько раз у нее ничего не получалось!

Иногда ей хотелось вернуться и доказать свою невиновность. С течением времени Тереза все больше размышляла о роли Корне в этом пожаре, вспоминала его издевки, то, как он толкнул ее на раму, и та свалилась в очаг.

Да, хорошо бы вернуться и дать Корне бой, но проклятая трусость мешала ей, вынуждая лишь плакать от бессилия. К тому же она боялась лишиться того, что неожиданно приобрела в Фульде: любви Хооса Ларссона, дружбы Хельги Чернушки, покровительства мудрого Алкуина, своих земель. Если в Вюрцбурге ей вынесут обвинительный приговор, ее новая чудесная жизнь кончится.

Она убежала из Вюрцбурга примерно три месяца назад и никогда туда не вернется, решила Тереза, засыпая.

На следующее утро она получила от Алкуина взбучку за то, что взяла не те чернила.

– Простите, я сегодня плохо спала, – извинилась Тереза.

– Какие-нибудь трудности с землями?

– Да нет… Вернее, да, – быстро поправилась девушка. – Помните, вы мне вчера говорили о предполагаемом путешествии в Вюрцбург и о том, чтобы я отправилась с вами. Так вот, я боюсь оставлять рабов одних, как бы они не убежали.

– При покупке ты об этом не думала. Однако, по словам Исама, они работают хорошо.

Тереза кивнула. Она не представляла, как сказать об истинных причинах ее нежелания ехать в Вюрцбург.

– Ты можешь взять их с собой, – продолжил Алкуин, – а можешь вообще не ехать, никто тебя не заставляет.

– Но вы вернетесь в Фульду?

– Вернусь, но не скоро. А ты можешь работать вместе с Хельгой, и потом, у тебя же есть земли, я все время об этом забываю.

Тереза покачала головой. Пусть у нее есть и земли, и рабы, но она по-прежнему больше всего хочет читать книги, а это возможно лишь с Алкуином.

– Эти священники, которые иногда приходят в скрипторий, – монахи? – спросила девушка, чтобы продолжить разговор.

– Нет, возможно, когда-то были, но теперь они относятся к римскому капитулу.

– Монастыри, капитулы… Разве это не одно и то же?

– Конечно, нет. В монастыри, или аббатства монахи уходят, чтобы молиться за спасение всех живущих. Обычно это закрытое, удаленное от городов место, со своим уставом и своими землями, управляемое приором или аббатом. Капитул – это собрание священников во главе с епископом, который управляет церковным округом и всеми входящими в него церквями. В Фульде есть и аббатство с монахами, уставом и возведенными вокруг стенами, и капитул с епископом и священниками. Монахи молятся, не покидая аббатства, а священники несут прихожанам слово Божье в церквях.

– Я всегда путалась в церковнослужителях, монахах, епископах, дьяконах… Разве не все они – священники?

– Ну что ты, – рассмеялся Алкуин. – Взять, например, меня: я рукоположен в дьяконы, но я не священник.

– А разве так бывает?

– Человеку несведущему это, возможно, и покажется странным, но я попробую тебе объяснить. – Он взял у Терезы вощеную табличку и нарисовал наверху крест. – Насколько тебе известно, во главе церкви стоит Святой Римский Понтифик, или папа, или патриарх, или викарий Христа.