Скованный Прометей - [69]

— Кто сказал, трус?! — раздался возглас возле той части помоста, где стоял Фокион. — Ползи сюда, змея, я вырву твой поганый язык! Я служил под началом Фокиона на Эвбее! Он добыл победу, а потом её просрал ваш ублюдок Молон!

Несколько человек одобрительно поддакнули. Капля в море.

Эсхин, сын Атромета, вождь "македонской" партии, выступил вперёд.

— Ишь, как развоевались! Память коротка? Так я напомню. Когда пришло письмо Филиппа, кто тут громче всех кричал за войну? Забыли? Не Демосфен, нет. Полиевкт кричал. Вон он стоит, что-то помалкивает.

Тучный Полиевкт, один из друзей Демосфена, попытался укрыться за спинами Гиперида и Ликурга, но при его размерах это было невозможно.

— Как он бушевал тогда! Аж вспотел, пыхтел и задыхался, — насмешливым тоном продолжал Эсхин.

— Был жаркий день! — обиженно выкрикнул Полиевкт.

— Да-да, я помню, — усмехнулся Эсхин, — у меня хорошая память и с вами я ею щедро поделюсь, граждане. Что тогда ответил Фокион? Забыли? Он сказал, что вам бы стоило отнестись со вниманием к речам Полиевкта и объявить войну. Столь доблестный воин непременно сокрушил бы Филиппа. Если, конечно, в панцирь бы влез и щит поднял.

— Не так, Эсхин! — крикнул кто-то, — он иначе сказал!

Оратор отмахнулся.

— Неважно. Так что же изменилось, граждане? Может сегодня просто день не такой жаркий?

— Тогда это тебе не сейчас, Эсхин! Сейчас наш хлеб у Одноглазого!

— Верно! Нельзя это так оставить, голод будет!

— Хлеб! Хлеб! — начала скандировать толпа.

— Да и чего бояться, граждане? Фокион ведь уже надавал македонянам по шапке на Эвбее!

— И снова надаём! — заявил рябой детина в кожаном фартуке со следами крови, как видно, мясник, — а Фокион праздновал труса, зря послушали его!

— Несокрушимая логика, — буркнул стратег, услыхавший эти слова.

Чем они слушают? Иной раз диву даёшься, как переиначиваются слова и путаются мысли.

Мелентий окинул мясника взглядом, полным презрения.

— Прикусил бы ты язык, парень. Всем бы быть такими "трусами", как Фокион.

Тот в ответ лишь фыркнул.

— Где ваша доблесть, афиняне?

— Да вот она стоит! — надсаживаясь, визгливо выкрикнул какой-то древний дед, указывая на Фокиона, — не он ли вам её вернул при Наксосе, когда вы были унижены спартанцами?

— Не он! — возмутился Мелентий. — Это слава Хабрия! Хабрию мы обязаны! А Фокион всегда сдерживал его!

— Иди ты со своим Хабрием, Мелентий!

Однако Мелентий не заткнулся и продолжил возмущаться. Только что заступался за Фокиона, но как прошлись по его любимой мозоли, так, очертя голову, кинулся в бой за своего кумира.

Между тем возбуждение экклесии всё возрастало и отдельные голоса сторонников мира с Филиппом уже не могли сдержать разогнавшуюся лавину. Тогда Эсхин переменил тактику и стал призывать к отчёту Хареса. Дескать Харес вышел в море уже давно, но до сих пор не совершил ничего достойного тех сил, которые ему предоставили. Именно он виновен в том, что македоняне столь легко завладели хлебным флотом. Он лишь скитается по морю и вымогает деньги у союзников, отвращая их от афинян.

Афиняне снова в его словах услышали что-то совсем иное, что-то своё, и принялись громко сетовать, что, мол, союзники-то дрянь. Это именно они трусы и бабы. Воюют плохо, Харесу не помогают, видать тайно мечтают лечь под Филиппа. Нечего вообще им помогать. Хареса надо отозвать. Чего нам сдались эти Византий с Перинфом?

Потом вспомнили про хлеб. Начинай сказку сначала.

Наконец, вперёд выступил Фокион и произнёс речь. Он говорил, что сердится следует не на союзников, а на негодных стратегов, что внушают им недоверие и страх. Речь вышла, как всегда, ёмкой и краткой, за что пожилой стратег и заслужил славу более искусного оратора, нежели Демосфен.

Народ устыдился, но вышло так, что победу одержал в этой схватке всё же Демосфен.

— Голосование! — возвестил Гиперид.

И экклесия почти единогласно проголосовала за войну.

Призвав возбуждённо ревущую толпу к тишине, что было совсем не просто, слово взял Ликург:

— Граждане афинские! Кого из стратегов этого года надлежит поставить навархом, дабы он возглавил совместные с Харесом действия в Пропонтиде против Филиппа? Кому доверяют византийцы?

С этим словами он посмотрел на Фокиона. Тот не переменился в лице.

— Фокион! — выкрикнули из толпы.

— Фокиона Честного навархом!

Демосфен усмехнулся в бороду.

Фокион воспринял государственное поручение, как должное. Спокойно объявил воинский набор. Обсудили кандидатуру младшего стратега и выбрали в помощники наварху Кефисофонта, после чего Собрание завершилось.

Мелентия захватил людской поток, что потёк в сторону Агоры. В часы, когда собиралась экклесия, она пустела, а теперь вновь наполнялась народом. Агораномы, охранители общественного порядка, ситофилаки, следившие за торговлей зерном, стряхивали с себя сон и вновь начинали бдительно поглядывать по сторонам. Граждане афинские, приезжие эллины из соседних полисов, из дальних колоний, многочисленные иностранцы-варвары — кого тут только не было. Такое ощущение, что на афинской Агоре можно встретить человека из любого уголка Ойкумены.

— А вот мёд, элевсинский мёд, подходи, покупай!

— Цветные ткани из Финикии! Пурпур, шафран!