Пролог: Дама в белом, дама в чёрном
27 декабря 1570 года от Рождества Христова, Калабрия
Колокольный перезвон разливался над тёмными тихими улочками приморского городка Кротоне, возвещая об окончании вечерни. Звучал он негромко, размеренно и как-то даже лениво, отчего Паоло сразу представил себе зевающего звонаря и от сей мысли сам немедленно зевнул, не удосужившись прикрыть рот ладонью. Сиракузец покосился на своего спутника, одетого в чёрную сутану с вышитым на груди серебряным восьмиконечным крестом ордена госпитальеров. Во взгляде рыцаря угадывалось неодобрение.
— Я вторую неделю в пути. Не высыпаюсь, — смущённо объяснил Паоло.
Рыцарь ничего не ответил. Посторонился, пропуская немногочисленных прихожан, что неспешно выходили из церкви Святой Марии Профостанарис.
Зимнее солнце уже скрылось за южными отрогами хребта Аспромонте и земля погрузилась во тьму. Улицы освещал лишь бледный огрызок растущей луны, да пара фонарей. Некогда могущественный и богатый Кротоне ныне не отличался достатком и уличное освещение здесь почитали расточительством. Возле церкви фонарь повесить, конечно, сам бог велел, но дальше — тьма, хоть глаз выколи.
У дверей церкви поджидал слуга. Он подал Паоло узкий "меч для платья", espadas roperas, и кинжал-бискаец. Госпитальер остался безоружным. Не иначе полагал, будто для обороны от возможных проходимцев ему достанет чёток. А может уповал на то, что тихий Кротоне — всё же не Флоренция или Неаполь.
— Ты теперь в гостиницу, Мартин? — спросил Сиракузец, обращаясь к рыцарю.
— Да, завтра выходить в море, нужно как следует выспаться, — ответил тот.
— Не лучше ли подождать? Погода прескверная, да и посланник проведитора так и не появился.
Рыцарь поморщился.
— Ты слишком много болтаешь, Паоло.
— Брось, — усмехнулся Сиракузец, — не больше, чем ты. Мне же раскрыл суть своей миссии.
— Её ничтожную часть, — поправил рыцарь, — дабы не искушать тебя грехом дознания.
— С каких это пор простое любопытство стало грехом? И неужели ты думаешь, что вон за тем углом притаился шпион агарян? В Мессине или в Светлейшей ещё куда ни шло, но что им делать в этой сонной дыре?
— Ты слишком беспечен, мой друг, — покачал головой рыцарь, — а насчёт погоды… Я же не могу ждать до весны. Было условлено — если человек от Барбариго не прибудет до Святых младенцев Вифлеемских, я должен отплыть на Корфу.
— Не понимаю этой спешки, — сказал Сиракузец, — всё равно от Ордена ничего не зависит. Всё решат Филипп и его Святейшество.
— Что-то они не спешат ничего решать, а между тем дела на Кипре идут совсем скверно.
— Вам-то что до того? — удивился Паоло, — пусть это беспокоит венецианцев.
— Да как ты можешь говорить такое?! — вспыхнул госпитальер, — агаряне льют христианскую кровь, а братья Ордена Святого Иоанна Крестителя должны отстранённо взирать на это? Вот из-за таких разговоров нас и бьют.
— Не кипятись, — примирительно поднял руки Паоло, — меня всего лишь возмущает то обстоятельство, что эта встреча для Светлейшей должна быть более важна, нежели для Ордена, а между тем ждать приходится тебе.
— Кто знает, что могло его задержать, — пожал плечами рыцарь, — та же погода.
Он зябко поёжился. Зимний ночной бриз пробирал до костей. Сиракузец, одетый в плотный испанский хубон с "гусиным чревом" набитым хлопком, в отличие от рыцаря не мёрз и явно не спешил вернуться в гостиницу.
— Ты не идёшь спать? — поинтересовался госпитальер.
— Нет. Я имею настроение прогуляться.
— Пойдёшь в кабак? — неодобрительно спросил рыцарь.
— Ну почему сразу в кабак? Прогуляюсь в благопристойное заведение, дабы скоротать вечер за игрой.
— Паоло, ты когда-нибудь доиграешься, помяни моё слово.
— Что ты здесь видишь предосудительного? Я же не в кости играю. Шахматы — благородная игра, одобряемая Его Святейшеством. Или ты решил быть святее Папы?
— Но ты же играешь на деньги.
— Ну и что? Не все получают хлеб насущный за просто так, как некоторые братья рыцари.
— За просто так, значит… — усмехнулся госпитальер и добавил, — а ведь тут едва ли сыщется для тебя достойный соперник, так что игра получается совсем нечестной.
— Нечестная игра, это когда кости свинцом утяжеляют и подкидывают из рукава, — отмахнулся Паоло.
Рыцарь более ничего не возразил. Они уже собрались распрощаться, как их окликнули.
— Сеньор Бои? Вы ли это?
Сиракузец обернулся на голос. Из темноты в освещённый фонарём круг выступили трое. Двое мужчин и женщина.
Первый муж красовался огненно-рыжей шевелюрой и лопатообразной бородой, доходившей до груди. Он был одет по венецианской моде в роскошный джуббоне с пышными рукавами и меховым воротником. На груди толстая золотая цепь, на голове бархатный берет, а у бедра на богатой перевязи висела столь любимая в Венеции скъявона, "славянка", легко опознаваемая по корзинчатой гарде. Лет мужчине на вид было около сорока, так же, как и Паоло.
Второй держался поодаль, чуть в тени. Он выглядел намного скромнее своего нарядного спутника, моложе, и походил на слугу. Правда у бедра висел меч, на вид совсем недешёвый, с испанской гардой из колец.
Женщина тоже была одета скромно, как испанка. Испанская мода тогда распространилась по всей Италии, кроме Венеции. Позднее Паоло выяснил, что цвет верхнего платья дамы был тёмно-красным, но в ночи оно, разумеется, выглядело совсем чёрным. Украшений Сиракузец не разглядел, да и не высматривал. Он дар речи потерял от восхищения — дама была просто невозможно красива. Паоло даже приблизительно не смог определить, сколько ей лет, ибо в ней юность удивительным образом сочеталась со зрелостью.
