Магон внезапно осознал, что ему не избежать обвинений в трусости, и, не вынеся стыда, покончил с собой. Однако разъярённые его малодушием карфагеняне этим не удовлетворились и распяли на кресте труп полководца. Войско отдали под начало Гасдрубала и Гамилькара и вновь отправили к берегам Сицилии с намерением раз и навсегда покорить весь остров. Огромный флот перевёз семьдесят тысяч воинов, боевые колесницы, разобранные машины. Одних ситагог[34] насчитывалось несколько сотен.
Захватчики высадились в Лилибее. Весть о размерах вражеского войска вселила в сердца наёмников Тимолеонта великий страх и когда он объявил, что выступает навстречу карфагенянам, многие решили, будто старик совсем рехнулся. Как можно противостоять такой силище, шестикратно уступая ей в числе? Многие дезертировали, а оставшимся Тимолеонт невозмутимо заявил, что это даже хорошо — трусы обнаружили себя ещё до битвы.
Тимолеонт выступил навстречу варварам. По дороге ему попались мулы, гружённые сельдереем. Воины сочли это дурным знаком, ибо сей травой украшались надгробия, однако пожилой стратег дал другое толкование. Он напомнил, что венками из сельдерея коринфяне награждают победителей Истмийских игр, следовательно, боги послали доброе предзнаменование.
Два войска встретились возле реки Кримис незадолго до солнцеворота. Над рекой стоял густой туман и ничего не было видно, однако шум, не стихающий гул явственно давал понять — впереди, скрытые клочьями серой мглы, движутся тысячи, десятки тысяч людей и лошадей.
Когда солнце поднялось выше, туман частично рассеялся и лишь вершины холмов оставались будто скрыты облаком, которое легло на землю. Однако стало видно, что речную долину занимает огромное войско и оно уже приступило к переправе. Впереди шёл "Священный отряд", отпрыски знатнейших семейств Карфагена. Их было легко узнать по дорогим доспехам и белым щитам. Позади толпились полчища разноплемённых наёмников.
Тимолеонт не медлил ни минуты. Увидев, что "Священный отряд" переправился, он отдал приказ коннице атаковать его, и сам с пехотой начал спускаться в долину. В спину эллинов подгонял усилившийся ветер. Он развеял остатки тумана, но светлее не стало — солнце заволокло тучами, стремительно приближалась гроза.
— А верно говорят, будто сам Астрапей[35] варваров ударил молниями? — спросил лохага Салмоней.
— Не врут, — подтвердил Телемах, — врезал так, что лично я там чуть не обосрался. А мне же не к лицу. Начальник, как-никак. Сколько лет на свете прожил, а такой жуткой бури не видывал. Зевс, конечно, варварам знатно приложил, да только малость не доглядел, что и мы там в грязи копошимся, гимны ему орём, так что и нас заодно не слабо нахлобучило.
Карфагеняне выдержали первый натиск эллинов, но тут грязно-серую вату над головой с треском и жутким грохотом рассекли нити бело-голубого огня и на смертных обрушилась стена ливня. Воды с неба хлынуло так много, что Кримис вспучило в считанные минуты. Он вышел из берегов и сделал переправу совершенно невозможной. Бурные потоки даже легковооружённым не давали выплыть, а закованным в панцири река сразу стала могилой. "Священный отряд" вяз в грязи, тяжёлые доспехи, промокшие долгополые одежды сковывали движения бойцов. Эллинам, сражавшимся в льняных панцирях, приходилось легче.
Карфагеняне не выдержали и обратились в бегство, но перед ними была взбесившаяся река, которая забирала жизни десятками. В спины жалили эллинские копья. Поистине, пришельцы понесли бы куда меньшие потери, если бы нашли в себе мужество продолжать бой лицом к лицу с противником.
Ливийские и нумидийские наёмники, увидев избиение "Священного отряда", бросились врассыпную. Войско Гасдрубала и Гамилькара перестало существовать.
Победа была полная, а добыча невиданная. В руки Тимолеонта попало множество пленных и лагерь карфагенян со всем добром. Вокруг шатра пожилого стратега победители сложили горы оружия и доспехов. Ещё три дня по берегам вниз по течению реки собирали трупы. И все эти три дня эллины сооружали огромный трофей.
По возвращении в Сиракузы Тимолеонт нанял несколько торговых кораблей для перевозки части добычи в Коринф, дабы выставить напоказ в храмах и подать благой пример всем полисам, ибо повсюду храмы украшены добычей, взятой у соседей в междоусобицах, и только в Коринфе они будут прославлены оружием, отнятым у варваров.
Этой добычей и был нагружен "Тавромений", а также три судна поменьше. Они везли тысячу самых дорогих и красивых панцирей и шлемов. Несколько сотен мечей и белых щитов. Золотые украшения, снятые с трупов несчастных сыновей властителей Карфагена. И эти дары были лишь малой долей от привалившего Сиракузам добра.
Часа через три после выхода из Патр флотилия достигла самой узости залива, а ещё через час вышла на простор. Кормчие держались берега Пелопоннеса, что и понятно — так путь в Коринф короче.
Ещё до полудня, когда только-только миновали город Эгион, проревс[36] "Тавромения" с тревогой позвал навклера[37].
— Смотри-ка, хозяин!
Впереди показалось какое-то судно. Оно шло на вёслах навстречу флотилии. Паруса убраны.
Купец прищурился.
