Скованный Прометей - [35]

— Это ты, друг Телемах? — повернулся на голос купец, — как сегодня спалось? Вижу, на лицо уже не зелен.

— Твоими молитвами, похоже оклемался!

— Долго же ты был недужен, — усмехнулся Салмоней, — один переход всего остался. К вечеру будем в Коринфе.

— Увы, похоже нет у меня в крови морской стихии, — развёл руками Телемах, — отец мой и дед всю жизнь в Коринфе прожили, а сколько раз в море выходили пальцами одной руки счесть можно. Как шли на Сицилию я тоже всю дорогу блевал. Только в Сиракузах отпустило.

— Так Дионисий потому и сдался, что навалил под себя со страху кучу при виде твоей зелёной рожи? — захохотал купец. — Давай, поднимайся скорее на борт. Сейчас отходим.

Телемах послушался.

— Ну как тебе у Креонта? — спросил купец, — клопы не слишком докучали?

Телемах, который ночевал не на судне, а в городе, ответил, что постелью вполне доволен. Хотя и дорого, но чисто и вообще весьма прилично.

— А я что говорил? У Креонта лучший заезжий двор в Патрах, — довольно заметил Салмоней.

— А сам что не пошёл к нему?

— Да так… — замялся купец, — дельце одно надо было провернуть.

— С местными "глубокоуважаемыми"? — нахмурился Телемах и покосился на амфоры, — что там у тебя? Вино?

Купец кивнул.

— Мы, видишь ли, теперь прямо в Коринф безостановочно, а там такие пошлины… А тут у меня склад есть.

— Салмоней, — покачал головой Телемах, — ты же говорил, что под завязку. А для своего груза, стало быть, местечко изыскал?

— Ты в обиде разве? Всё ваше уместилось. Или варварским броням зазорно ехать в одном трюме с дарами лозы сицилийской?

Телемах не ответил, только усмехнулся.

"Барыга".

На восточном небосклоне зарозовели персты богини в шафрановых одеждах. Телемах потянулся до хруста в суставах.

— Отходим что ли?

— Отходим.

Матросы налегли на шесты, отваливая от пирса.

— Вёсла на воду! — крикнул кормчий.

Вёсла у "Тавромения", по пять на каждом борту, предназначались только для маневрирования в гавани. Ворочали ими матросы, стоя, а потом убирали. Слегка покачиваясь на низкой волне, здоровенный плойон-стронгилон неторопливо пополз к открытой воде. Кормчий, командуя гребцами, какому борту табанить, а какому приналечь, искусно обогнул волнорез и избежал столкновений с другими судами, коих в гавани Патр скопилось немало.

К "Тавромению", звавшемуся так по имени родного города Салмонея, присоединилось ещё три "круглых" корабля, а также две триеры. Вся эта флотилия поставила паруса и взяла курс на северо-восток, к устью Коринфского залива.

"Тавромений" был столь велик, что подле своих попутчиков смотрелся быком в стаде овец. Шутка ли, стронгилон мог принять на борт четыре тысячи амфор, а три других "круглых" корабля, что держались за его кормой, все вместе не подняли бы и тысячи. Сходство со стадом подчёркивалось двумя триерами, что сопровождали караван, будто пастушьи псы.

Флотилия вышла из Сиракуз девять дней назад. Первую стоянку сделали в Мессане. Потом два дня ждали ветра в Кротоне, посетили Керкиру, Левкаду, Кефаллению и прибыли в Патры. Здесь снова ждали ветра, приняли попутных пассажиров, Салмоней провернул свои мутные делишки, после чего двинулись дальше в последний день месяца скирофориона[32].

Караван сей состоял не из купцов. То есть, обыкновенно "Тавромений" как раз оным "купцом" и являлся, возил грузы между своей родиной, Коринфом, Сиракузами и Тарентом, но на сей раз он был нанят для другого дела.

В те летние дни на Сицилии завершались поистине великие дела. Несколько лет назад коринфяне, устав безучастно взирать на то, как их колония изнывает под пятою тиранов и рискует в скором времени и вовсе угодить под власть чужеземных захватчиков, послали на Сицилию достойнейшего из своих сынов, Тимолеонта, сына Тимодема. Сей муж был уже весьма немолод, но отличался мудростью, честностью и благородством, ещё в юности приобрёл репутацию умелого воина и опытного стратега, а более всего в жизни ненавидел тиранов, двое из которых привели Сиракузы к краю пропасти.

Гикет, правитель города Леонтины разбил в сражении тирана Сиракуз Дионисия, сына Дионисия и занял большую часть города. Побитый заперся на острове Оргития, главной цитадели Сиракуз, а порт захватили карфагеняне, союзники Гикета. Тимолеонт высадился с тысячей воинов в Тавромении, где получил поддержку архонта Андромаха.

Сицилийские эллины не спешили присоединяться к Тимолеонту, подозревая в нём очередного властолюбца, но некоторые всё же ему поверили и прислали помощь. Коринфянин одержал победу над одним из отрядов Гикета, после чего сам Дионисий, потерявший всякую надежду достичь могущества своего отца, вступил в переговоры и предложил сдаться. Тимолеонт послал на Оргитию четыреста человек под началом лохагов Телемаха и Эвклида, а низложенный Дионисий, лишённый всякой власти, как частное лицо отбыл в Коринф, где стал вести жизнь бедного философа и в скором времени едва не уподобился известной "собаке" Диогену[33].

Тем временем Гикет призвал на помощь карфагенянина Магона и тот занял Сиракузы огромным войском. Коринфяне удерживали только Оргитию. Сам Тимолеонт находился на севере Сицилии, вскоре он получил подкрепления из Коринфа. Пожилой стратег всё равно по числу воинов значительно уступал противнику, однако боги вынули для него счастливый жребий: Магон поддался подозрениям, будто нанятые им эллины намереваются предать его и перейти к Тимолеонту. Не вняв уговорам Гикета, который пытался доказать мнительному карфагенянину, что дела обстоят совсем не так, Магон неожиданно для всех посадил войско на корабли и отбыл в Африку. Без его поддержки Гикет очень скоро потерпел поражение и Сиракузы освободились от тиранов. Тимолеонт разослал гонцов, дабы они повсюду призывали сиракузян-изгнанников возвращаться на родину. Город снова ожил, а Тимолеонт взялся за других сицилийских тиранов.