Скоро пойдет снег - [23]

В горах я поняла, что плохо рассчитала время. Быстро темнело, дождь все усиливался. Но даже в моем изнеможении таилось какое-то приятное чувство. Я подумала о Лори и о наших планах насчет детей. Моя преподавательница однажды говорила, что родители – это судьба их детей, и не только потому, что родители становятся причиной многих трагедий, но и во многих других, не менее важных аспектах. Наверное, будь у меня дочь, ей пришлось бы подстраиваться под мой образ жизни; ее воспоминания стали бы моими, и никакого выбора для нее бы не существовало. Когда мы были маленькими, мама регулярно читала нам японские сказки, не сохранив ничего из ее собственного детства. Помню историю о горе. Вершину горы окружало кольцо из облаков, словно ожерелье на шее человека. Гора была так прекрасна, что ее полюбил самый главный горный пик. Но гора даже внимания на него не обратила, потому что тосковала по одной невысокой горе внизу. Горный пик был потрясен таким небрежением и от гнева превратился в вулкан, изрыгая в небо свою боль, пепел и тьму. Почему-то меня очень тронула эта история о любви гор, очень большой, просто большой и маленькой, о мучениях вулкана. Мы были в том возрасте, когда вымышленные страсти кажутся куда более реальными, чем настоящие человеческие. Больше я ничего из той книги не запомнила, нет, вот сейчас вспомнила еще одну про молодую женщину, замерзавшую в снегу.

Сумерки сгустились, похолодало. Я как-то все больше отдалялась от окружающего мира. Папоротники у дороги превратились в тени. Я понимала, что нужно спешить, что надо вернуться до ночи, но, как и в тот день, когда мы плыли на байдарках по озеру, никак не могла и не хотела впускать в себя суету и спешку. Вместо этого я брела все медленнее, борясь с ощущением затерянности, растворенности в мире. Хотелось лечь прямо на тропе и заснуть. Я прошла мимо старого моста, остановилась перед тем, как ступить на его истертые камни, и стала смотреть, как вода, поднявшаяся от дождя, льется вниз. Наконец вдалеке я приметила слабо освещенную железнодорожную станцию, она будто просвечивала сквозь дымку в синеве наступающей ночи. Последний поезд должен был прийти через сорок минут. Поднявшись на платформу, я уселась на скамью, спрятала руки в рукава куртки и принялась ждать. Через несколько минут встала, купила бутылочку саке в одном из торговых автоматов. Открыла. Напиток был прозрачным и холодным, привкус алкоголя ощущался только вначале, потом оставлял по себе чуть сладковатое ощущение, а затем и вовсе пропадал. Но я согрелась. Усталость никуда не делась. Думать не хотелось. В сознании тупо ворочалась лишь одна мысль о том, что, может быть, и не надо понимать всего, достаточно просто видеть и помнить.

В гостинице матери не оказалось. Я спросила на ресепшене, и дежурный сказал, что не видел ее. Ни с того ни с сего он сообщил мне, что номер забронирован на одного человека, на меня. Подобное ненужное замечание вызвало у меня раздражение, видимо, прорвавшееся в моем ответе. Гостиница была такая маленькая, и мы обе заселились накануне. Неужто он не мог вспомнить количество гостей? Я вернулась в свою комнату и стала ждать. Еще на входе, снимая ботинки, я обратила внимание на то, какие они грязные, а носки мокрые. Надо бы принять душ, переодеться в сухое, но на меня навалилась такая усталость, что ничего не хотелось делать. Минут через десять я все-таки вышла на улицу, постояла, посмотрела сначала в одну сторону, потом в другую. Огни магазинов и автомобилей, казалось, возникали из ниоткуда, словно поезд из темноты. Мать появилась, как призрак. Она шла в застегнутой до подбородка куртке, и в холодном ночном воздухе дыхание легким облачком вырывалось из ее губ, как отлетавшая душа. Позади виднелись огни машины. Она шла очень медленно, ничем не показывая, что узнала меня, как будто это я была призраком, и ей не очень-то хотелось встречаться со мной. В руках она несла белую сумку с логотипом супермаркета. Пахнуло рисом и горячим карри. Вот она заметила меня, на лице расцвела теплая улыбка. «А-а, вот ты где, – произнесла она, словно мы разминулись на пару минут, словно она встречала меня в собственном доме. – Пойдем есть».

Я почти засыпала на ходу. Мама разложила по тарелкам карри и рис, и мы вместе поели. Пока я принимала душ, она раскатывала футоны[10], а когда я вернулась, выдала мне пару толстых шерстяных носков. Они оказались большими, новыми и ярко-красными, и это почему-то рассмешило меня. Порывистый ветер стучался в окна дождевыми каплями. Мы обе слышали, что дождь идет волнами. Я заглянула в телефон и увидела сообщение о тайфуне, надвигающемся на Токио; так и заснула под звуки приближающегося шторма.

На следующий день выяснилось, что я простудилась. Голова была тяжелой, но пришла пора освобождать номер и садиться на поезд до Киото, последней нашей остановки перед возвращением домой. По дороге мне внезапно захотелось чего-нибудь вкусного и необычного из детства: пожевать стебелек травы, сладкой и горьковатой, как звездчатый анис, или черный корень цвета водорослей, вкус которых я помнила отчетливо, но названия, как и многого другого, – нет. В поезде мама передала мне свой телефон, и я зачитала наши гороскопы, сулившие любовь, деньги и удачу – и все это в один и тот же месяц, но предупреждавшие об осторожности. Мимо проехала тележка с едой и напитками, и я купила два мороженых с зеленым чаем, хотя, пожалуй, для мороженого было холодновато, и дала одно маме. Вкус был приятным, а мороженое в мягких бумажных стаканчиках с маленькими плоскими деревянными ложечками напомнило мне те стаканчики, которые мать покупала нам с сестрой, когда мы были маленькими. Мы с удовольствием поедали мороженое, сидя на детской площадке, пока она ходила по магазинам. Я даже вспомнила, как мы ждали этого мороженого каждую неделю, как волновались перед наступлением нужного дня, как будто это была наша единственная цель, даже не думая о том, сколько работы было у матери. Я вспомнила, как мы с Лори однажды пошутили насчет моей бережливости, о том, как я стараюсь доедать все с тарелки, даже если уже сыта, как я терпеть не могу выбрасывать остатки. Я не сказала тогда, что бережливость у меня от матери. Я знала, она сохранила все билеты, брошюры и путеводители, которые нам выдавали бесплатно, словно она собиралась читать их потом, как какой-нибудь роман. Когда мои племянницы и племянники разворачивали свои подарки, я знала, что она заберет и аккуратно сложит бумагу, чтобы использовать ее потом для других подарков.