Скорее счастлив, чем нет - [25]

Мы молча шагаем по кварталу. Вдруг мимо проходит молодая женщина с транспарантом: «Пусть Летео сами пройдут без следа!»

Я разворачиваюсь и бросаюсь за ней, Томас – следом:

– Простите, простите, извините, а что значит ваш транспарант?

– Из-за Летео девушка стала овощем, – объясняет женщина с мрачной торжественностью. У нее абсолютно пустые глаза. – Четвертая за неделю. Мы устроили митинг, пусть их закроют.

В ее голосе звучит гордость и чувство собственной важности. Не удивлюсь, если она еще состоит в обществе защиты животных и поливает бутафорской кровью старушек в шубах.

– «Мы» – это кто?

Женщина не отвечает. Мы переглядываемся и идем за ней. Чем ближе Сто шестьдесят восьмая улица, тем громче шум скрытой за домами толпы. Проход перекрывают полицейские машины, их сирены не сдерживают напора зевак. Мы заворачиваем за угол: на улице людно, как будто праздничный парад, только вместо шариков в виде персонажей из мультиков – транспаранты.

10 Незабываемый митинг

Мне попадались фотографии отделения института Летео в Бронксе, но теперь я видел его своими глазами, а толпа митингующих добавляла зрелищу остроты. Казалось бы, это здание должно выглядеть футуристично, как «Эппл-стор» на Манхэттене, но, если честно, даже Музей естественной истории выглядит технологичнее, чем Летео. Это просто четырехэтажное здание из пепельно-серого кирпича.

В последнее время у Летео репутация, как у какого-нибудь морга. Я до сих пор не понимаю, почему люди не требуют закрыть больницы: в них кто-то гибнет из-за врачебной халатности явно чаще. Может, дело в том, что еще недавно штуки вроде Летео существовали только в старых фантастических фильмах и люди боятся прогресса.

Какой-то лысый мужчина рассказывает нам об операции, из-за которой весь сыр-бор. Оказывается, девушка двадцати с небольшим лет с шизофренией заказала операцию, чтобы стереть из мозга воображаемые личности, жившие там с самого детства. В итоге она не очнулась вовсе: лежит в коме, ни живая ни мертвая. Никакой дополнительной информации представители института сообщать не спешат.

Через толпу безуспешно пытаются продраться кудрявая женщина и пожилой мужчина. У них в руках транспаранты: «Преступники недостойны чуда» и «Горе естественно. Вина – заслужена». Кажется, они здесь не из-за девушки в коме.

– Вы оказали услугу преступнику! – перекрикивает толпу мужчина, как будто его вопли услышит кто-то из Летео. – Дальше что, террористов спасать будете?

– Сэр, прошу прощения, – обращается к нему Томас. – Расскажите, что значит ваш транспарант?

Отвечает нам женщина:

– Мы протестуем против решения об автомобильной аварии!

– Расскажите, пожалуйста, о чем речь, – прошу я.

Она трогает за плечо спутника:

– Гарольд, расскажи мальчикам про аварию. У тебя лучше получается.

– Парни, чем в свои телефоны пялиться, лучше бы новости посмотрели, – отзывается Гарольд. Я оборачиваюсь к Томасу, тот хмыкает. – Несколько месяцев назад один бездельник разбил машину. Погибли его жена и четырехлетний сын. В тюрьме он попытался покончить с собой, и придурки из Летео почему-то согласились стереть ему память о жене и сыне.

– Почему он решил забыть свою семью? – спрашиваю я.

– Хотел избавиться от чувства вины, – объясняет Гарольд. – В Летео считают, если внушить ему, что он сбил случайных прохожих, ему будет легче выполнять работу в тюрьме. Мы с Мэгги считаем, бред все это. Он должен прочувствовать свою вину до капли.

– Это же еще хуже, чем скрыться с места преступления! – добавляет Мэгги. – Для них ведь мы все не пациенты, а клиенты. Им плевать. – Она отворачивается от нас, поднимает повыше транспарант и кричит: – Преступники недостойны чуда! Преступники недостойны чуда!

Через толпу прорывается к входу в институт полиция. Томас оттаскивает меня, чтобы нас не задавили. Напоследок я оборачиваюсь, задев пару человек. Мальчик на плечах какого-то мужчины размахивает плакатом: «Скажем “нет” табула раса!» Он еще не может знать таких слов, но кто-то сегодня сделает очень вирусное фото.

С другой стороны собрались митингующие в защиту Летео. Их, наверно, четверть от всей толпы, и все же они есть. Думаю, это друзья и родственники забывших, благодарные Летео за перемены в судьбе близких. Я не удивился бы, увидев здесь родителей Кайла, хотя и не представляю, что они могут написать на транспаранте. «Спасибо, что наш сын забыл близнеца. Он всегда хотел быть единственным ребенком»? Не, если они сюда и забредут, то сразу вломятся внутрь и забудут Кеннета сами. Я бы на их месте так и сделал: не представляю, каково жить в одном доме с человеком, который так же выглядит и так же смеется.

На углу Томас наконец меня отпускает, мы останавливаемся, а толпа начинает скандировать: «Не забудем! Не забудем!»

– Я раньше думал, эта операция – просто тупейший развод для лохов, – рассказываю я Томасу по дороге домой. Я зачем-то понижаю голос, проходя мимо людной автобусной остановки: как будто вся страна и так не знает, что такое Летео. В одном только Нью-Йорке три отделения: у нас, в Бронксе, на Лонг-Айленде и на Манхэттене. Интересно, в Аризоне, Техасе, Калифорнии и Флориде тоже стоят демонстрации? – Но один мой знакомый ее сделал. В смысле, теперь мы, наверно, не знакомы. Я его знал, но он теперь другой.