Скорее счастлив, чем нет - [23]

– Который раз ты это уже смотришь?

– Сбился со счета. «Боевого коня» я точно видел меньше раз, «Парк Юрского периода», наверно, больше.

В фильме происходит некоторое количество жести: акула еще кого-то жрет, лодка с выжившими нахрен взрывается, – потом мы надеваем футболки, выключаем проектор и на цыпочках спускаемся по пожарной лестнице… хотя дверь открыта.

– Тихо, ма уже, наверно, спит, – шепчет Томас, открывает окно и залезает в комнату.

У него пахнет свежевыстиранным бельем и карандашной стружкой. Зеленые стены увешаны афишами фильмов и портретами его любимых режиссеров. Я наступаю на комок носков. На двери висит маленькое баскетбольное кольцо. Должно быть, когда Томасу скучно, он кидает туда мяч. Дверь вся в чернилах: тут и партии в крестики-нолики, и цитаты из фильмов Стивена Спилберга, где-то накорябан динозавр, где-то очень реалистично запечатлен пришелец и еще куча всяких неразборчивых каляк.

Кровать не заправлена, но выглядит удобной, не то что у меня. Моя-то немногим лучше койки. У него даже собственный стол, а я могу порисовать, только положив блокнот на колени. На столе валяется раскрытая тетрадь: сначала он, по-видимому, пытался писать там ноты для пьесы собственного сочинения, потом все перечеркнул и принялся за сценарий, но тоже ушел недалеко.

Томас открывает шкафчик – собственного шкафа у меня тоже нет – и кидает на кровать несколько футболок:

– Выбери, в чем будешь спать.

Я изучаю ассортимент. По большей части они слишком мешковатые или слишком обтягивающие, совсем детские или для пенсионеров, а одна, вот честно, предназначена для пришельцев. Ее, оказывается, Томасу привезла тетушка из Розуэлла, Нью-Мексико. Наконец я нахожу простую белую футболку и спешу переодеться в нее. В углу комнаты, за корзиной для грязного белья, висит доска, на ней какая-то диаграмма и клочки бумаги на кнопках. Диаграмма озаглавлена «Статистика моей жизни».

– Это вам в школе такое задают?

– Не, я трудился над этим последние пару дней, – рассказывает Томас, переодеваясь в пижамные штаны со Снупи и майку-борцовку. – Решил задать себе направление, в котором буду двигаться по жизни. Ну, знаешь, как пирамида Маслоу, только не так все дотошно и подробно.

Понятия не имею, что еще за Маслоу, но расписать все дотошнее Томаса не так-то просто. Он переносит доску на другой конец комнаты и прислоняет к шкафу. Мы садимся вокруг нее. Секторы диаграммы подписаны: «школа/работа», «здоровье», «саморазвитие» и «отношения».

– Думаю, со здоровьем у меня все в норме. Правильное питание там, качалка. С финансовым благополучием немножко напряг, никак не найду работу по вкусу. На моем банковском счету даже на билет в кино не наберется.

У него хотя бы есть банковский счет. Значит, хотя бы раз в жизни было достаточно денег, чтобы имело смысл его завести. Если мне дарят деньги на день рождения или Рождество, я обычно бо́льшую часть подкладываю маме в кошелек: она знает, на что лучше потратить. Хреново, конечно, платить за квартиру, где тебе не нравится, но остальные варианты еще хуже. Видите, какой я оптимист?

– Больше всего трудностей у меня с любовью и смыслом жизни, – продолжает Томас. На доске – писанина безумца, который отчаянно хочет жить долго и счастливо. Сумасшедшим нужно подыгрывать. – Наверно, это как-то связано с тем, что я расстался с Сарой и у меня упала самооценка. Но я вовремя затусил с тобой и вроде бы смог не свалиться в пучину депрессии.

– Всегда рад помочь, – отзываюсь я. В кармане вибрирует телефон: Женевьев. Я не беру. Перед сном перезвоню.

– Серьезно. Ты что-то дал мне. Не знаю что, но этого не могли дать мне ни сбежавший отец, ни вечно усталая мать, ни бывшая. Может, ты и поможешь мне понять, на что я на самом деле способен в жизни…

Я оглядываю комнату. Ее обитатель явно пытается жить миллионом жизней одновременно. Нотные листы с недописанными мелодиями, обрывки сценариев (потом я узнал, что где-то в шкафу зарыт целый неоконченный мюзикл про робота, который отправился в мезозой изучать динозавров и поет песни о жизни без технологий)… В углу стоит стопка коробок лего – целая разноцветная башня, память о днях, когда он мечтал стать архитектором или разрабатывать декорации фильмов.

В детстве ты хочешь быть космонавтом, но смиряешься с тем, что это невозможно – хотя все вокруг твердят, что нет ничего невозможного, и даже приводят какие-то единичные примеры из истории, чтобы ты чувствовал себя глупо… Так или иначе, рано или поздно ты расстаешься с мечтой. Понимаешь свои возможности, свои слабые стороны… Думаешь: наверно, классно будет стать боксером, хотя я тощий, как скелет… Ничего, можно подкачаться. Но потом ты начинаешь мечтать о карьере журналиста с собственной колонкой в какой-нибудь крутой газете, начинаешь писать… А однажды пишешь кому-нибудь инструкцию о том, как правильно себя организовать, и снова представляешь, как рассекаешь космос.

Вот так Томас и живет, от одной мимолетной мечты до другой. Его поиски могут длиться всю жизнь, но, даже если он не найдет себя до старости, он умрет весь в честно нажитых морщинах и с улыбкой на губах.