Скопус. Антология поэзии и прозы - [49]

А он лежал на подоконнике, терял сознание и приходил в себя; ни дуновения, ни ветерка не приносила погода. Он смутно видел ее и впрямь красивую, высокую. Еврейка приближалась к нему, склоняла свое лицо и покрывала черными волосами. Она плакала, а он смеялся, думая что тянется к ней левой рукой. Она отталкивала его.

«Господи! Мне бы только поцеловать. Дьяволенок, сатана, Господи Боже, еще секунда — и я умру».

Она толкала и толкала его все дальше от себя.

«Ой! Я нечаянно!» — Иерусалим проснулся вдруг от ее страшного голоса.

Он летел вниз и ждал — подхватят ли его ангелята… «Сынок, пиши всю правду…» — шла очередная открытка из Москвы.

И., 11.4.77

Юрий Милославский

«Голоса крыш, дребедень труб…»

Голоса крыш, дребедень труб,

сентябриный прыск на сыром ветру.

Да на сонном стебле — паутинный лист,

паутинный лист от воды землист…

…Холодна капель — так свяжи шаль,

не ищи табак, по закуткам не шарь.

Так свяжи шаль на веселии спиц —

шерстяной шар на окне спит.

На окне спит, а в окно — хлест,

листвяной хлест — карусель слез.

1965.

Песенка Лжедмитрия

Стану завтра я красивым, —

вроде синего огня, —

чтобы гадина-Россия

Засмотрелась на меня.

Чтобы кожа в нежной гари

по закраинам лица,

чтобы ласки достигали

подъязычного рубца.

Стану завтра я красивым,

Изгибаясь и моля:

— Подойди ко мне, Россия —

Толстогубая моя! —

Чтоб рыдая от удачи,

на последнее «не трожь…»

под сосок ее горячий

до упора вдвинуть нож.

1966

Пацан

Среди листвы, разъеденной дождями,

среди земной разбухшей шелухи.

Пацан.

По черной травке медленно бежит

вокруг скамьи — заржавленной и волглой.

1968

День рождения

Марине Веселовской — двадцать семь.

Мне — двадцать. Евпатории — семьсот.

Купальнику зеленому — неделя.

А морю и медузам — не известно.

Приморскому бульвару — возле ста,

и он пустой. Один ларек торгует

сосисками, вином и шоколадом,

где на обертке — якорь золотой.

Вино — мускат.

               Марине — двадцать семь,

мускату — пять, купальнику неделя,

мне — двадцать, Евпатории — семьсот.

1976

Уборка

Дворы, дворы — во мгле игры,

щербатый снег поукатали.

За нашими за воротами

стоят ледовые бугры.

А между ними — тлеет лаз,

хрипят горелые бумаги,

зола корежится — от влаги

щепоткой черною сошлась.

1970

Обращения (из Дионисия Софиста)

1

Добрый день,

            владелица белого телефона,

блондинка с ног до головы.

Я нынче Вас не целовал

и завтра Вас не поцелую,

(а может вовсе не приду) —

оставлю Вас про черный день.

2

Серебряная,

добрый день.

Ладонь твоя колется.

Пальцы в кольца продень,

пальцы в кольца.

Не грешно бы им прозвенеть

за мою удачу —

я не плачу, серебряная, о нет,

я не плачу,

по твоим ледяным листам,

по канве соли.

Только очень я тихий стал

и невеселый.

1967

«Сгину, сдохну, околею…»

Сгину, сдохну, околею

мутным крылышком звеня.

Облепили Балаклею

ледяные зеленя.

…Неохота потакать

токарю и пекарю,

неохота подыхать —

потому и бегаю.

Александр Радовский

Самый последний звонок (Одноактная пьеса для одного актера)

Комната небольшой холостяцкой квартиры: книги, стол с телефоном, диван, телевизор, экран которого зрителю не виден. Мужчина лет 55 внимательно слушает, что происходит за дверью, потом яростно колотит по ней кулаками.

— Я хочу в уборную! Откройте! (Никакого ответа. Порыв бешенства прошел так же внезапно, как и возник.). — В уборную-то я имею право сходить или нет? — сказал он упавшим голосом. — Это десятый этаж, с десятого этажа ведь я не убегу! — крикнул он снова. — Да и стар я уже бегать… Хотите, я пойду туда без штанов? Без штанов я уж точно не убегу. (Ответа нет.).

Косясь на дверь, он осторожно снял трубку телефона и набрал номер. Никто не ответил. Он набрал другой. Снова нет ответа. Он набрал третий.

— Морис?.. Да, я. …А ты что: сам не знаешь, как мои дела? Ты не читал газету? …И про меня ничего нет? Ты уверен? …Посмотри внимательно: это должно быть на первой странице! …Значит, на второй! Или на третьей! …Что?! Их тоже?? …Потому что меня тоже взяли! …То, что слышишь. Я даже в собственный сортир не могу… Но их взяли в Филадельфии, а меня… Но все равно: они бельгийцы, а я. …Ну и что же, что их одиннадцать? Когда речь идет о человеческой жизни, разве количество… Послушай, Морис, о чем мы спорим? Если тебе наплевать, что я… Я знаю, что тебе не наплевать, иначе бы я… Двадцать тысяч. Сначала они требовали пятьдесят, но я сказал, что пусть тогда убивают сразу… Ты же прекрасно знаешь, что после той операции у меня не осталось ни гроша! …А я и не подозреваю, что ты миллионер, я просто думал, что если тебе не наплевать… …Но двадцать тысяч, в конце концов, не такая гигантская сумма… Хорошо, пусть гигантская, я согласен, но… Еще вчера ты ни про какие Багамские острова не заикался! …Почему не понимаю? Я все отлично понимаю: крошка должна отдохнуть, а я должен подохнуть. …Пессимист? А ты что, на моем месте прыгал бы от радости? …Счастливого полета. Надеюсь, что вас не захватят в воздухе. …Ну и что, что застраховался? От пули в лоб ты тоже застраховался? Ладно, мне некогда. (Вешает трубку.) Св-во-лочь!

Он включил телевизор и попал на детскую передачу:

«Бабушка, а почему у тебя такие большие глазки?» — Это чтобы лучше видеть тебя, внучка. — «Бабушка, а почему у тебя такие большие уши?» — Это чтобы лучше слышать тебя, внучка. — «Бабушка, а почему у тебя такие большие зубы?»