— Это Ваше окончательное слово?
— Да, ваше величество. Берите Смоленск силой, если сможете, а я… мы слабостью своей не отдадим его.
Король был обескуражен, хотя и понимал правоту патриарха.
Договор, состоявший из восемнадцати пунктов и предусматривавший, казалось бы, все: от венчания Владислава на царство до положения холопов, крестьян и казаков — был наконец подписан, но Сигизмунд на этом не успокоился. Он лично составил текст присяги и заставил всех членов посольства поклясться на ней:
— Пока Бог нам даст государя Владислава на Московское государство, буду служить и прямить и добра хотеть его государеву отцу, нынешнему наияснейшему королю польскому и великому князю литовскому Жигимонту Ивановичу.
И каждый подписался под этой присягой. Этой клятвой князь литовский Жигимонт Иванович, он же «наияснейший» король польский Сигизмунд III, обеспечивал себе власть в Москве без перемены веры.
Пусть перекрещивают и коронуют сына, править-то будет он — отец.
Сигизмунд тут же отправил письмо польским сенаторам с просьбой о помощи войском и деньгами: «…только недостаток в деньгах может помешать такому цветущему положению дел наших, когда открывается путь к умножению славы рыцарства, к расширению границ республики и даже к совершенному овладению целой Московскою монархией». Вот уж истина: аппетит приходит во время еды. Осталось немногое — проглотить для начала Смоленск.
Бегство из Тушинского лагеря царицы Марины окончательно перессорило всех. Был утерян смысл существования самого табора. И первым побежали оттуда гости-купцы. Исчезали тихо, без шума и, как правило, ночью, не без основания опасаясь своих вчерашних покупателей, привыкших жить воровством ИГ разбоем.
Рожинский, настроивший против себя почти всех военачальников и приговоренный заочно Дмитрием к смерти, невольно взял сторону короля. В своих письмах он звал его в Тушино, обещая скорую победу над Шуйским, который якобы поссорился со Скопиным, и спихнуть его с трона помогут все москвичи.
Но король не отвечал на его призывы, он, видимо, не забыл письма, в котором тушинцы требовали его ухода назад в Польшу и под которым первой стояла подпись гетмана Рожинского.
— Я не верю ни единому его слову, — говорил Сигизмунд.
А меж тем в Тушино войско кипело, как котел, в любой миг готовый взорваться. Воевода Тышкевич, ненавидевший гетмана, стал исподтишка настраивать жолнеров против него. Не отставал от Тышкевича и пан Мархоцкий, прямо требовавший: «Надо собрать коло. Ты начни, Самуил, а я поддержу. А на коло мы его выведем начистую воду».
И Самуил Тышкевич, собрав около сотни самых отъявленных горлопанов и отчаянных жолнеров и гусар, в полном вооружении привел их к ставке Рожинского. Они хором кричали заранее выученное:
— Коло-о-о! Коло-о-о! Гетмана-а! Гетмана-а!
Рожинский разослал своих адъютантов сзывать своих сторонников. И они сбегались, кучкуясь около высокого крыльца, на котором стоял бледный и измученный раной гетман Рожинский.
— Роман Наримунтович, мы с тобой.
Толпившиеся на площади перед избой зачинщики прикатили откуда-то бочку, поставили ее на попа и на нее сразу же полезло несколько желающих сказать свое слово.
— Стерви-и, — шипел на них Тышкевич, — не все сразу, по очереди.
Сам Самуил и не думал влезать на нее, по старой памяти все еще опасаясь Рожинского, хотя и видел уже его бессилие.
И так случилось, что сторонники гетмана столпились у высокого крыльца воеводской избы, а противники клубились на площади вокруг бочки.
— Скажи, ясновельможный гетман, — кричал жолнер, завладевший бочкой. — Для чего ты выжил царя с царицей? А?
— Я их не выживал, они сами…
— Громче-е! — вопила площадь.
И тут из-за спины гетмана явился Заруцкий, зычно крикнул:
— Заткнитесь и услышите. Гетман недужен, кричать не может.
Шум несколько стих, и Рожинский повторил свой ответ:
— Они сами уехали.
— А отчего уехали? — допытывался жолнер с бочки. Но в следующее мгновение его уже столкнул казак:
— А почему ты, пан Роман, не даешь нам уйти к государю?
Но с крыльца уже закричал кто-то другой, опередив гетмана:
— Да вались ты к своему Дмитрию, целуй его в задницу.
И тут пошло. На крыльце и на бочке выпрыгивали один за другим, как черти из-под лавки, доказывали, предлагали, спорили:
— Не нужны нам цари: ни Дмитрий, ни Шуйский! Без них обойдемся.
— Как не нужны? А кто жалованье платить будет? Гетман? Так у него в кармане вошь на аркане.
— Га-га-га… Гы-гы-гы…
— Чего ржете, жеребцы? Жареный петух в задницу клюнет, заплачете.
— Надо идти до короля. Он зовет.
— А кто наградит за прошлые труды? Король? Дудки.
— В Калугу надо до Дмитрия Ивановича, он зовет, он рассчитается.
— Пошел ты со своим Дмитрием Ивановичем. Надо за Волгу итить.
— А что ты там потерял за Волгой?
— Там есть чего взять, дурень. А то король думает нами заслониться от царей. Вот пусть разберутся: кто кого. Тогда мы и воротимся.
Чем дальше, тем неуправляемее становилось коло, словно по кочкам катилось.
— Братцы-ы, надо разбегаться, — голосила бочка.
— До короля, до короля! — выло крыльцо.
— Предатели, предатели!
— Вы сами переметчики, сумы переметные!
— Государь велел жмякнуть гетмана!
