Сколько золота в этих холмах - [57]

Мы ускользнули, держась за руки. Кивнули человеку, стоявшему на страже. Мы пошли на холмы, сгрудившиеся вокруг стоянки провожатых. Там мы набрали полные руки сухих растений и сплели из них дорожку, мы проложили ее так, чтобы огонь прошел по ней. Мы окружили стоянку провожатых сухим кустарником, травой, которая сплелась так плотно, что могла гореть долго, угрожающе потрескивая головками чертополоха. Высокая трава скрывала наши намерения – и мы построили круг, ограду, тюрьму из горючих растений, пламя от которых поднимется выше стен. Требовалась только искра, чтобы поджечь все это.

И в ходе этой ужасной подготовки мы лежали ничком и тихонько перешептывались. Если бы охранники удосужились посмотреть в нашу сторону, они увидели бы только раскачивающуюся над нами траву, точно так она раскачивается, когда по ней проходят любовники.

Когда пришло время моей вахты, я занял свое место у здания. Двое охранников вернулись на стоянку. Они принялись за еду. Твоя ма, невидимая для них, лежала в начале длинной дорожки из сушняка, она и высекла искру из кремня.

* * *

Эту историю тяжело рассказывать, девочка Люси. Даже мне. Плоти у меня не осталось, и я вроде бы не должен чувствовать боли, но это воспоминание болит.

* * *

Мы собирались обменять две жизни на две. Но у огня были свои соображения на этот счет. Пламя вспыхнуло так, будто оно было не пламя, а нечто живое: огромный зверь взметнулся ввысь, оранжевые языки огня, прорезаемые темными полосами дыма. Зверь, рожденный на холмах, рожденный яростью, которую должна почувствовать на себе эта земля. Этот зверь явно был не из ручных. Ты когда-нибудь загоняла в угол зверя, девочка Люси? Даже мышь повернется и укусит в последний момент, когда поймет, что смерть рядом. Я клянусь тебе, девочка Люси, что холмы под этот треск и дым родили тигра.

Я видел, как пламя покатилось вниз по склону. Я видел черные очертания двух провожатых, бежавших от огня. Но недостаточно быстро. Пламя быстро нашло сухой круг, выложенный нами, и поглотило стоянку охранников.

Я тогда радостно заулюлюкал, видя твою ма, которая выбежала из своего схрона и понеслась к нашему озеру.

Огонь, покончив со стоянкой, направился, как мы и планировали, к ручью. Мы полагали, что он умрет в воде. Тихой смертью.

Но тут переменчивый ветер задул сильнее, чем мы могли предполагать. Ветер раздул огонь – тот поднялся еще выше. Я видел, как этот зверь поднял свою длинную огненную лапу и перешагнул через ручей.

Пожар разделился на две части. Одна часть с ревом рванулась вперед – ко мне и зданию, где были две сотни человек. Другая часть метнулась в сторону, принялась лизать траву, погналась за твоей ма.

* * *

Я, как и твоя ма, верю в справедливость. Но еще я верю в семью. Тин во, девочка Люси. Прежде всего твоя семья. Держись ее. Не предавай свою семью.

* * *

Я не жестокий человек, девочка Люси. У здания были привязаны три лошади, и я оставил двух. Я отпер дверь и закричал людям, чтобы выходили и спасались. Я предоставил им тот шанс, который мог, а потом поскакал за твоей ма.

Здание оказалось не полностью каменным. Тот, кто его строил, делал это лениво и между наружной и внутренней частями стены проложил солому и навоз. Тайное сердце, которое высохло за долгие годы под солнцем. Оно загорелось и принялось кормить огонь.

Я с расстояния в полмили, стоя с твоей ма по пояс в нашем озере, увидел, что здание занялось огнем.

Огонь был такой сильный и голодный, что я и издалека чувствовал жар. Он догонял всех, кто пытался бежать. Твоя мать потеряла сознание, надышавшись дыма. Я усадил ее на спину лошади и погнал прямо в воду. Твоя ма ничего не видела, она не ощущала ужасный запах горелого мяса. Я ощущал. Я смотрел, зная: она хотела бы, чтобы я был свидетелем смерти двух сотен человек.

Я после этого ни разу не прикоснулся к мясу, хотя твоя ма любила его.

* * *

Вот вопрос, который преследовал меня много лет, девочка Люси: можно ли любить одного человека, а всех вместе – ненавидеть? Я думаю – да. Я думаю – да. Когда под этим пепельным дождем твоя ма пришла в себя, она мне улыбнулась. Нет – усмехнулась. Озорной улыбкой девчонки, которая провернула свою шалость. Она была героически отважна. Не сомневалась, что мы поступили правильно. Не сомневалась, что знает, как нужно.

Потом она закашлялась, а когда села – увидела незнакомый пейзаж у себя за спиной. Наше огненное озеро, отражавшее небеса. Испуганную и взмыленную лошадь, спасенную мной. Языки пламени, все еще прыгавшие на гребне, где вместо здания лежала груда обугленных обломков.

Твоя ма закричала, как кричат животные, она раскачивалась туда-сюда на мелководье. Она закинула назад голову и завыла. Наступила ночь, но она бросалась на меня, пытаясь расцарапать мне лицо, если я приближался, и обнажала зубы. Трескучие, шипящие звуки, исходившие из ее обожженного дымом горла, – это были не слова.

Ты слышала, как я рассказывал истории превращений, девочка Люси. Людей в волков. Женщин в тюленей и лебедей. Так вот, твоя мать в ту ночь изменилась, хотя ее лицо и тело остались прежними.

Два раза бегала она к дальнему берегу озера и смотрела на останки двух сотен человек. Она дрожала всем телом, она стремилась к ним. От меня. Я видел в ней это неистовство. Я видел, что она сгорает от желания бежать. Я оставил лошадь там, где она была. Позволил ей бежать, если она так желает.