Сколько золота в этих холмах - [51]

Я попросил его разрешить и Билли отправиться со мной. Я сказал ему о том, что Билли верный, предусмотрительный, у него сильные руки и он отличный следопыт. Я видел – я почти его убедил, но сам Билли и погубил свой шанс. Билли сказал, что он предпочтет остаться.

Я так никогда толком и не получил от него ответа, почему он отказался. Билли был молчуном. Он только сказал, что никуда не поедет. Что мне лучше отправляться одному. Когда я спросил почему, он прикоснулся к моим глазам. После того вечера я его больше ни разу не видел.

Девочка Люси, я тебе говорил. Я давно понял: прежде всего семья. Больше никто не имеет значения.

* * *

Встречать со мной корабль отправились два провожатых, нанятых богатеем. Я тогда в первый раз сел на лошадь, девочка Люси, а делал вид, будто знаю, что такое верховая езда. Вся задница была у меня в крови, пока там не образовались мозоли.

Следом за нами в путь по тропе отправились груженые фургоны, ехали они медленно. Они несколько недель спустя присоединились к нам на берегу океана. Золотой туз сказал, что я должен обучить две сотни людей, пока мы будем ждать. Я не спросил, чему я должен их обучить.

Наемные провожатые в черном разговаривали в основном между собой. Они разбивали стоянку по ночам на некотором расстоянии от того места, где устраивался я, и ни разу не пригласили меня присоединиться к ним – не то чтобы меня это как-то волновало, я предпочитал мою постель и одиночество. Я почти ничего не помню из тех двух недель, что мы добирались до океана, я видел только одно – мое будущее богатство. Мои глаза были настолько ослеплены, что я не сразу понял, кто сходит с того корабля.

Две сотни людей, похожих на меня.

Глаза такой же формы, как у меня, носы, как у меня, волосы, как у меня. Мужчины и женщины, некоторые почти дети, они тащили за собой свои сундуки и сумки, на них были забавные одеяния. Я начал их пересчитывать.

И вдруг я увидел твою ма.

Ты знаешь твою ма. Так что я не буду говорить, как она выглядела. Я тебе расскажу о том чувстве, которое вскипело во мне, когда она прошла мимо, чувство сродни тому, что возникает, когда ты после жаркого дня пути и жажды, ножом вонзающейся в твое горло, находишь родник. Когда ты предчувствуешь скорое утоление жажды. То самое чувство, которое, как я думаю, ты испытывала девочкой, когда приходила домой после целого дня игр в траве и видела приготовленную для тебя тарелку с теплой едой. Чувство уверенности, что кто-то назовет твое имя, – именно это я и испытал, когда наши взгляды встретились. Я знал: я почти добрался до дому.

Но моя голова крепко сидела на плечах, и я продолжал считать. Когда сошел последний, я насчитал сто девяносто три человека. Двое охранников смотрели на меня, я смотрел на моряка. Моряк вошел на корабль и вытолкал на палубу еще шестерых. Сказал, что один умер в пути.

Шесть последних были древними стариками и старухами, согнутыми, как деревья. Один господь знает, какой работы ждал от них золотой туз. Одна из старух упала на трапе. И догадайся, кто подбежал к ней и помог ей подняться.

Верно. Твоя ма.

Твоя ма смотрела прямо мне в глаза. Под ее взглядом я попросил моряка погрузить этих шестерых в фургон вместе с сундуками и сумками, привезенными двумя сотнями людей. Я подкупил моряка монеткой из тех денег, которые мне дал золотой туз на покупку продовольствия. Они попытались и твою ма погрузить в фургон, но она пошла пешком с остальными. Двое провожатых сели на лошадей, а я спешился и тоже пошел пешком.

* * *

Девочка Люси, ты всегда считала, что это твой старый ба выжимает все соки из семьи, хочет большего. Но выжимать соки начала твоя ма. Потому что в день прибытия корабля она приняла меня не за того, кем я был. Она приняла меня за золотого туза, который повелевает другими людьми. Она приняла меня за человека, который заплатил за корабль и работу. Она приняла меня за кого-то гораздо большего, чем я был. К тому времени, когда я понял, во что уверовала твоя ма, переубеждать ее было поздно.

В тот первый вечер я узнал, что мы говорим на разных языках.

Наш хозяин нашел сарай, в котором могли остановиться две сотни приехавших людей. В первую ночь я стоял на вахте снаружи и слушал их недоуменный галдеж. Кто-то из них сердито стучал в дверь, кричал на меня сквозь щели в стене. Может быть, они не ожидали, что будут под замком, что им придется спать на соломе.

Двое провожатых уже расположились чуть поодаль на берегу, но, услышав шум, пришли.

– Что с ними такое? – спросил тот из них, что был повыше. – Скажи им, чтобы успокоились.

Я был моложе этого парня и в те времена еще ходил на двух ногах. Я мог бы уложить его одним ударом. Но у него был пистолет, а у меня – нет.

– Выполняй свою работу, – сказал он. – Ту, за которую тебе платят.

Это сняло пелену с моих глаз. Я проглотил свои вопросы. Я ни одной душе не сказал, что не понимаю ни слова на том языке, на котором говорят эти две сотни людей. Я засунул эту тайну глубоко-глубоко, уложил рядом с мучительным воспоминанием о глупом мальчишке, каким я был, когда позволил золоту проскользнуть у меня между пальцев.

Я вошел внутрь и принялся звонить в колокольчик, какой вешают на шею коровам.