Сколько золота в этих холмах - [53]

И этот твой взгляд был так похож на взгляд твоей ма.

Твоя ма была во многом похожа на тебя. Она считала, что, если ты правильно одеваешься и правильно говоришь, это может изменить к лучшему мир вокруг. Она изучала меня и провожатых. Спрашивала, как называются рубашка и платье, спрашивала, что носят женщины в этой стране. Всегда старалась улучшить себя – твоя ма.

Понимаешь, твоя ма приехала в поисках богатства. Все две сотни человек приехали для этого. Там, дома, у твоей ма умер ее ба, потрошение рыбы погубило руки ее ма. Она была обещана в жены старому рыбаку, и, только сев на корабль, она избежала этой судьбы.

«Золотая гора», – сказала она мне тем вечером, когда поведала о своей матери, о рыбаке, о человеке в порту, который обещал им богатство здесь, за океаном. Мы тем вечером лежали в траве близ моего озера. Я смеялся до упаду, когда услышал: какой-то бедный учитель ошибся, назвав холмы горой.

Девочка Люси, я всю последующую жизнь сожалел об этом смехе.

Я, конечно, не мог сказать твоей ма, почему я смеялся. Не мог сказать, почему это так смешно – идея, будто две сотни человек могут разбогатеть. Она все еще полагала, что я могу воплотить эту их мечту в жизнь. Что корабль принадлежит мне, что в порту обещания им раздавал мой человек, что, когда прибудут фургоны, мы будем строить мою железную дорогу.

И потому я сказал нечто глупое. Я сказал, что смеялся над ее произношением слова «золото»: сказанного густым, как сироп, голосом, проглотившим половину звуков. Твоя ма зарделась и оставила меня той ночью одного.

Позднее я ловил ее на том, что она тренируется произносить это слово. «Золото золото золото золото золото».

В конечном счете твоя ма стала говорить красивее меня. И внешне она была красивее. Люди считали меня жестким, а ее мягкой. Мы вместе были хорошей командой. Равновесной, как в случае с тобой и Сэм. Но верь мне, девочка Люси, когда я говорю, что твоя ма была даже больше меня помешана на идее разбогатеть.

* * *

Твоя ма уговорила две сотни людей доверять мне. У нее было такое свойство: люди ее слушали, невзирая на то, что она была молодой и к тому же женщиной. Она была… знаешь, Сэм назвала бы ее диктаторшей. Как и ты, девочка Люси. Она была умная, а потому считала, что знает, как лучше. В большинстве случаев так оно и было, и она всех убедила в этом.

По настоянию твоей ма я стал есть вместе с ними, слушал, как они по углам болтают на своем языке. Я делал вид, что не слышу. Пока они не обращались ко мне напрямую, я их не замечал.

В любом случае много времени уходило на разговоры. Фургоны со стройматериалами для железной дороги опаздывали. Не могли прорваться, потому что за горизонтом полыхали худшие пожары, случавшиеся когда-либо на этих холмах.

Выяснилось, что, когда вы перекапываете ручьи и закупориваете реки, когда вы рубите деревья и их корни больше не удерживают почву, эта почва засыхает. Крошится, как остатки хлеба. Словно вся земля зачерствела. Растения умирают, трава спекается, а когда наступает засушливый сезон, от одной искры может загореться все вокруг.

Провожатые бранились и ходили туда-сюда. Они так чистили свои пистолеты, что казалось, собираются протереть металл до дыр. Но против пожаров мы были бессильны. Хорошо еще, что мы находились рядом с океаном, здесь воздух был напитан влагой. Пожары вроде бы ничем нам не грозили. Мы ждали.

В какой-то из дней начали появляться животные. Они перепрыгивали через ручей, через каменные стены здания – направлялись к воде. Кролики, исхудавшие от страха, мыши, белки, опоссумы. Птичьи стаи перекрывали сморщившееся красное солнце. Как-то раз молодой олень выпрыгнул прямо на меня – его рога пылали. На какое-то время наступило затишье, потом стали появляться более медленные существа: змеи, ящерицы. Целый день и целую ночь никто не мог ступить в траву – боялись змей. Даже провожатые оставили свою стоянку и спали в здании.

И последний, хотя и невидимый, появился тигр.

Я проснулся однажды и увидел следы лап на заболоченных берегах озера. Для волков отпечатки были слишком велики. Пожары придали небу такой ярко-красный оттенок, что я мог и ошибиться, но в душе я не сомневаюсь: оранжевая вспышка мелькнула в камышах.

Твоя ма пришла ко мне, зевая. Волосы у нее были растрепаны, но я никогда не видел ее красивее, чем тем утром, от нее пахло сном и тем, чем мы были по ночам. Я редко видел ее такой. Пожары вынудили ее бездельничать, и она принялась заниматься своими волосами. Она заплетала их в косички, закалывала, завивала, задавала бесконечные вопросы о том, как причесываются местные дамы. То же самое и с одеждой. Твоя ма достала нитки из своего сундука и стала перешивать свои одеяния, придавая им новые формы. Она уговорила и других женщин присоединиться к ней. Мне не хватило духу сказать ей, что им будет не до всех этих платьев, когда прибудут фургоны, когда они целыми днями будут потеть, укладывая шпалы.

Твоя ма хотела, чтобы я подружился со всеми остальными. Она высмеивала мое стремление к покою, дразнила меня за склонность к уединению. Некоторые люди рождаются одиночками, и их это ничуть не угнетает – таким родился я, и подозреваю, что и ты, девочка Люси, но твоя ма не понимала этого. Она донимала меня вопросами о моей семье, и я наконец сказал ей, что мои родители умерли. Она заставила меня поговорить с женщинами об одежде, вынудила присоединиться к группкам людей, игравших на деньги с соломинками. Она командовала мной.