Сколько золота в этих холмах - [26]

– Ты заставляешь моих собственных детей шпионить за мной? Ни чжэй гэ[26].

– Неужели ты не понимаешь, что это значит? – ба опускается на колени. Ма в удивлении подается назад. – Цинь ай дэ. – Руки ба берут когтистые руки ма, нежно гладят их. – Эта тоска. Эта болезнь. Это напряжение между нами. Это, наверно, ребенок.

Ма отрицательно покачивает головой. Щеки ее темнеют. У нее испуганный вид, она слышит прежний непрерывный поток обещаний. На лице ма появляется нечто похожее на улыбку, а потом выражение на нем снова меняется. Становится жестким. Люси будет вспоминать эту жесткость много лет спустя, пытаясь понять, что это было тогда на лице ма: решительность, или мужество, или холодность. Пытаясь повторить это выражение.

– Я думала, мы не сможем… – говорит ма, хотя задиристость исчезла из ее голоса. – И с девочками меня не тошнило. Голода такого не было.

Ба смеется так громко, что просыпается Сэм. Две яркие щелки в темноте – глаза Сэм жалят Люси. Они обе слышат голос ба, который говорит:

– Это мальчик. Что еще может быть таким прожорливым?

Утром ба уходит на холмы, прихватив инструменты своего прежнего ремесла – золотоискательства, которое он забросил два года назад. Он с любовью затачивает кайло и прикидывает на вес лопату, достает маленькие щеточки.

Кайлом он вскрывает кости на склонах холмов, лопатой выкапывает их. Щетки, от самой мелкой до самой крупной, выскребают лишнее с выкопанного, обнажают древнюю белизну. Ба перетирает кости и смешивает их с водой.

Ма пьет – она снова легла в постель, ее слишком тонкие руки дрожат вместе со стаканом. Ее горло то набухает, то спадает. Часы работы ба, столетия жизни исчезают в младенце.

«История», – думает Люси, и ее пробирает дрожь.

Мясо

Но кость – дело временное; они ждут дня выплаты жалованья. Когда этот день наступает на следующей неделе, в туннелях стоит треск, словно под землей собирается гроза. Вечером, словно какая-то старая грозная звезда, на гребне холма появляется хозяин шахты, он устанавливает там свой столик. Он шуршит бумагами, передвигает ящик с мешочками монет. Считает, пересчитывает. Медлит.

Появляется вереница шахтеров, она такая длинная, что конца ей не видать. Проходят минуты, час, очередь дрожит от нетерпения. Люси держится рядом с ба. Она хочет получить доказательство своего труда в свои руки.

К тому времени, когда они подходят к столику, небо усыпано звездами. Один взгляд на ба, и хозяин шахты кидает ему мешочек и уже смотрит на следующего. Ба развязывает бечевку прямо перед столом и пересчитывает деньги. Хозяин откашливается, и еще раз.

– Тут мало, – говорит ба и кидает мешочек назад. Люди за ним переступают с ноги на ногу, выгибают шеи, сердито бормочут.

– Арендная плата за твой прекрасный дом. – Босс разгибает один палец. – Уголь. – Другой палец. – Твои инструменты. – Еще один палец. – Твой фонарь. – Еще палец. – А девочка получает одну восьмую от жалованья. Давай, хромай отсюда.

Ба сжимает кулаки. Люди сзади подступают плотнее, начинают кричать.

– Ты считать не умеешь, парень?

– Он, скорее, не видит. Эй, открой уже глаза!

Кто-то говорит:

– Все равно что пытаться провести корову через трещину в стене.

Последнее высказывание встречается с одобрительным ревом[27]. Слово передается из уст в уста, наконец оно начинает звучать из темноты со всех сторон. Ба поворачивается к оскорбителям, и Люси начинает дрожать. Ба в ярости ужасен. Когда он шлепает ее, что случается довольно редко, он становится выше ростом, несмотря на больную ногу. Он заполняет собой всю комнату.

Шахтеры, глядя на него, начинают смеяться еще громче.

– Косоглазый! – орут они полусотней глоток. Холмы эхом передают этот звук дальше, пока вся земля вокруг не начинает гоготать.

Для них ба в ярости, ба с прищуренными глазами всего лишь смешон.

Ба хватает мешочек с монетами со стола и идет прочь. Походка у него бешеная, больная нога вихляет далеко в сторону. И все же Люси едва поспевает за ним. Можно даже сказать, что ба бежит.

* * *

– Мэй гуаньси[28], – говорит ба, протягивая деньги ма. – В следующий раз у нас будет достаточно, чтобы купить мясо на стейки. Соль и сладости. Семена для сада. И крепкие ботинки для девочек. Запомни мои слова. Я обещаю.

Вдали от шахты, вдали от улюлюкающих шахтеров, в хибарке голос ба звучит очень громко. Наслоения прошлых обещаний ложатся на его слова, как мелкий гравий на стены их хибарки.

Ма вполголоса произносит:

– Ребенок.

Ребенку в ее чреве уже шесть месяцев, но это слово заставляет ба замереть на месте. Он смотрит на монетки, а когда поднимает глаза – в них прежний блеск.

– Я знаю, я обещал, что не буду больше играть, цинь ай дэ, но я клянусь тебе: я чувствую удачу. Сейчас как никогда. Если я возьму несколько монеток…

Ма отрицательно покачивает головой.

– Мул. Фургон.

Ба любит старый фургон, холит его, как живое существо. На каждой остановке он заново красит колеса. «Это наша свобода, – любит повторять он. – С ним мы можем отправиться куда угодно». Теперь его лицо краснеет.

Ма прикасается к своему животу.

– Ради ребенка.

Ба, не говоря больше ни слова, выходит и хлопает дверью. Они слышат скрежет колес, топот копыт мула, отъезд. В последний момент следом за ба из дома выбегает Сэм.