Скитания Анны Одинцовой - [6]

— Потому что вы — женщина.

— Насколько мне известно, в тундре живут не только мужчины.

— Но чаучуванские[10] женщины привыкали к такому быту с самого рождения…

— Если они смогли, значит, и я смогу, — решительно заявила Анна. — Конечно, я представляю все трудности, но ведь я там буду не одна и рядом будет мой любимый. — И она с нежностью посмотрела на молчавшего молодого мужа.

Анна держалась молодцом, отвергала все сомнения и даже упреки в том, что она окрутила наивного, неопытного мальчика. Эти рассуждения, которые, не стесняясь, высказывали вслух жены приезжих русских, обижали и оскорбляли Таната, и он тоже склонялся к тому, чтобы поскорей уехать из Уэлена в отцовское стойбище. Оно располагалось на водоразделе между Колючинской[11] губой и Курупкинскими[12] высотами.

Родич Таната Вамче снарядил свою байдару, погрузил упряжку собак и повез новобрачных через лагуну, на зеленые холмы.

Еще издали показались белые, как грибочки, крыши поставленных на высоком, сухом берегу ручья родных яранг.

Заметив волнение молодого мужа, Анна взяла его руку и тихо сказала:

— Держись, Танат!

2

Высунувшись из полога, пристроив на придвинутую к изголовью нарту тетрадь, Анна Одинцова писала:

«3 июля 1947 года, стойбище Ринто.

В общем-то, все оказалось не так страшно, как представлялось. Мне даже кажется, что сама дорога по тундре была труднее, чем первые минуты встречи с родителями и родственниками Романа… Кстати, здесь никто его не зовет этим русским именем, данным ему школьным учителем, и мне тоже придется называть его просто — Танат.

Выехали мы на байдаре Вамче, погрузив на нее наш нехитрый багаж и собак с нартой. Плыли через довольно большую лагуну на южный берег. Прежде всего, поразил меня в здешнем пейзаже захватывающий дух простор, будто летишь высоко над всеми этими голубоватыми мысами, водной ширью, зелеными холмами, многочисленными озерцами и сверкающими ручейками. Радует глаз чистота красок и, вообще, чистота всего окружающего, начиная от земли и кончая воздухом. Где-то я читала, что в арктической атмосфере недостает кислорода, но я этого не заметила. Наоборот, после материковых разнообразных запахов стерильность здешнего воздуха явно ощущается. Но сама тундра пахнет! Еле уловимым ароматом веет от цветов и травы. Конечно, это не дурманящий запах цветущего сада, но такое ощущение, как будто нюхаешь старый, давным-давно пустой мамин флакон из-под духов.

Наш каюр Вамче — родственник Таната. Я еще не установила в точности степень его родства, но, видимо, эта семья довольно широко разветвлена. Танат рассказывал, что у них есть родственники не только в соседнем эскимосском селении Наукан, но и на острове Большой Диомид и на Аляске. Их занятие оленеводством скорее исключение для эскимосов, но, с другой стороны, Танат уверяет, что вся отцова родня — исконные чаучу. Вамче — потомственный морской охотник, человек лет сорока, насмешливый, полный юмора, как, впрочем, большинство чукчей.

На зеленом травянистом берегу оставили байдару, погрузили на нарту наш скарб, и, к моему удивлению, собаки довольно резво побежали. Подбитые металлом полозья хорошо скользили по мокрой тундре. Стойбище мы увидели еще издали — три белые яранги на высоком берегу речки.

Я так волновалась перед первой встречей с родителями Таната… Такого у меня не было даже перед экзаменами. Отцу Таната — Ринто — между сорока и пятьюдесятью. Может быть, и больше, по ведь у тундровых чукчей нет точного счета годам, а тем более метрик. Поэтому возраст можно устанавливать на глазок или же сравнивая возраст детей. У Таната есть старший брат Рольтыт, женатый на Тутынэ. У всех у них дети, так что и Ринто, и Вэльвунэ — уже дед и бабка… Сын с невесткой и внуки занимают отдельную ярангу. Но вернемся к Ринто. Он довольно высок ростом для чукчи, черты лица как бы сглаженные и смягченные монголоидные. Вообще по антропологическому типу чукчи ближе к тихоокеанской расе, к малазийцам, филиппинцам. Надо будет заняться сравнением языков, когда я хорошенько выучу чукотский. У меня такое предчувствие, что предки их откуда-то с далекого юга, но отнюдь не из Китая, а Монголии… Говорит Ринто размеренно, всегда с легкой улыбкой на лице. Вэльвунэ, видно, когда-то была миловидной. Но лицо ее испещрено татуировкой — по три линии на каждой щеке и три линии на подбородке. Она тоже приветлива, но настороженности своей не скрывает.

Самое трудное было объявить, что мы с Танатом — муж и жена. Я ожидала всего и была готова отразить любые нападки, упреки. Внутренне всю дорогу готовила себя к этой битве. Но, к моему величайшему удивлению, родители Таната, его сестра и брат, вообще никто из обитателей стойбища не выказал никаких чувств по поводу необычной женитьбы их сородича. Вечером Ринто сказал, что я не должна спать в одном пологе с мужем, пока не совершат необходимый обряд. Рядом с ярангой закололи оленя, свежей кровью довольно обильно помазали мне и Танату лица. Эти отметины должны оставаться несмываемыми до самого утра. И на этом все закончилось. Даже не поздравили! Обидно! Я утешаюсь мыслью, что это не просто равнодушие, а скорее готовность человека арктической тундры к любым испытаниям, которые посылает им судьба. Они воспринимают ее удары и превратности со стоическим терпением, и уже внутри принятых обстоятельств ищут выхода или же возможности приспособления в изменившейся не по их вине ситуации. Думаю, что мои настоящие трудности еще впереди.