Сказки о невозвратном - [54]

Я говорила чушь, но это было совершенно неважно, потому что я могла говорить что угодно, в этом сценарии значение имели не слова, а сам тот факт, что я говорила. У каждого слова, у каждого звука было свое значение, понятное только тому, для кого этот звук произносился, а на остальных мне было наплевать. И он все понял. Я видела это в его глазах, и мое отражение тоже видело, и мы никак не могли расцепить треугольник этих взглядов, я что-то говорила, он спрашивал меня о чем-то в ответ, ему отвечало отражение, я подхватывала… Воздух в машине сгустился до невероятного состояния, став почти непрозрачным, как перед грозой, в нем просто физически чувствовалось нездешнее напряжение, мне казалось, я просто вижу, как здесь и там молниями просверкивают магические разряды.

Несчастная лишенная магии Роза тоже что-то почувствовала — невозможно было этого не почувствовать — и явно испугалась. Ей срочно надо было что-то сказать.

— Кх-кхм, — прокашлялась она. — Я тут подумала, пусик, я не хочу эту пасту, поедем лучше есть мясо. Я так замерзла, мне холодно. Кхм.

И это стало ее последней ошибкой. Впрочем, что бы она ни сказала, все равно это стало бы ее ошибкой. Ошибкой была она сама.

— Ты знаешь, маленький, — Гуру на секунду оторвал взгляд от нас с отражением. — Я смотрю, ты и правда кашляешь. Совсем простыла, бедняжка. Бог с ней с едой, я сейчас отвезу тебя домой, ты полежишь, полечишься. А коллегу я подброшу уже после, она извинит нас. Правда ведь извинит?

Последняя фраза относилась ко мне и сопровождалась выразительным взглядом в зеркале.

— Абсолютно, — бархатно ответила я и улыбнулась всем отражениям сразу.

Роза, напротив, не готова была к извинениям. Она все еще пыталась что-то возразить, но…

Через три минуты машина с визгом затормозила.

— Ну вот ты и дома, маленький, — Гуру наклонился через сиденье, чтобы открыть Розе дверь. — Поправляйся, малыш, не болей. Я тебе позвоню. Чмок-чмок.

И Роза навсегда исчезла из нашей жизни. Дверь машины яростно хлопнула, и мы остались вдвоем. Грозовая туча медленно и ласково превращалась в золотистые облачка.

— Ну что, — спросили меня его глаза в зеркале. — Довольна?

Впрочем, может быть, вопрос прозвучал все-таки вслух, потому что ответила я тоже не про себя, а громко.

— Чем именно? Чем таким я должна быть довольна?

Мое отражение мурлыкало в зеркале, как кошка, обожравшаяся сметаны.

— Да нет, действительно ничем, — пожал плечами Гуру, заводя мотор. — Так просто, удачный день, хороший вечер. Куда поедем-то?

Я почти физически чувствовала, как истлевшие остатки заклинания медленно осыпались с меня, будто розовые лепестки. Я не пыталась подобрать и сплести их заново. Они сделали свое дело, дальше я могла справиться и без них. Так, без «занавеси», теперь было даже лучше. Я глянула на себя в зеркало. Отражение ничуть не испортилось и, пожалуй, стало даже красивее. Взрослее. Значимее. Неудивительно. Победа ведь всем к лицу.

Это был действительно очень хороший вечер. Мы поехали к нему домой, вернее, как я поняла, в один из его домов, потому что, как ни старалась, я не смогла обнаружить там никаких следов не то что жены, но и вообще женского пребывания. Зато там был камин, и медвежья шкура у огня, и бронзовые щипцы для углей, и красное вино в пыльной бутылке, и прозрачные бокалы, из которых мы пили на брудершафт, и мясо, жаренное на решетке. И мужчина, который впервые в жизни готовил еду для меня. И долгие-долгие разговоры обо всем на свете.

А потом я, вопреки всем своим внутренним воплям, поднялась, поглядела на часы и сказала:

— Господи, как же поздно. Спасибо тебе за чудесный вечер. Пожалуйста, вызови для меня такси.

Мне было физически больно это делать. Но я знала, что надо — именно так, что по-другому нельзя, как бы мне этого ни хотелось. Просто знала — и все. И делала, превозмогая боль, и гордилась собой, невзирая ни на эту боль, ни на его сперва удивленные, а потом почти обиженные глаза. Так было надо, а по-другому было нельзя.

И да — я сделала это. Я ушла из этого прекрасного, но пока чужого мне дома. Я сделала это, потому что это было единственное, что я могла тогда сделать, чтобы этот дом когда-нибудь перестал быть мне чужим. Потому что только так можно стать из наивной девчонки настоящей женщиной. А я хотела стать не просто настоящей. Для него я хотела стать самой лучшей из женщин, неотвратимой, роковой. Это невозможно без боли.

Я села в такси, вернулась домой, где, к счастью, никого не оказалось, и просидела до утра на подоконнике, изо всех сил стараясь запомнить навсегда каждую секунду прошедшей ночи. Так, сидя на подоконнике, я и заснула.

Проснулась я ранним утром, от стука в дверь. Там стояла страшно недовольная ранним утренним подъемом смотрительница нашего общежития. В ее руках был огромный букет белых роз. Для меня. Все было правильно. У меня опять получилось.

Так начался наш роман. Роман. Роман с большой буквы. Там все было большое — и буква, и чувство, и сердце, и все что угодно, потому что… Потому что это было — Настоящее. Я… Я не то что любила его, я растворялась в нем, становилась им, чувствовала его как себя, как никто другой не чувствовал никогда раньше, и он, мне кажется… Нет, мне ничего не кажется, я уверена — он чувствовал то же самое. По крайней мере он говорил мне, что никогда и ни с кем ничего подобного не испытывал. Сам говорил, я же его не заставляла. А зачем ему врать?