Сказки Леты, сборник рассказов - [3]

Потом наступал вокзал, такая дама в последний раз выгоняла мужчин, и снова превращалась в обычную серенькую тетку, обвешанную баулами, а локоны, которые она так любовно чесала и навивала, сидя в своем временном нижне-коечном королевстве, упрятывались под страшноватую меховую шапку-норочку. И Лета, идя следом в распахнутой ярко-голубой куртке и спортивных сапожках, переставала завидовать ловким поездным дамам.

В купе становилось жарче и жарче, а может быть, она слишком торопилась переодеться, снова по своей привычке выскальзывая из себя, чтоб устроиться в чужом сознании, вот он стоит там, уперев лоб в холодное стекло, скучно смотрит в заоконную темноту и ждет, пока она тут возится со своими бебехами.

Сунув джинсы под подушку, Лета громко щелкнула задвижкой на двери и чуть ее приоткрыла. Чтоб знал, можно входить.

Петя вернулся не сразу. Или еще постоял, чтоб не кидаться обратно, или ушел в туалет. Ясно, высовывать голову и проверять Лета не стала. Но хорошо бы он там не заснул в коридоре, она уже легла бы и спала, а так надо, наверное, тоже выйти, чтоб он тоже переоделся.

Почти потеряла терпение, и потому, когда вошел, диковато покосившись на нее, сказала сразу, радуясь мысленно, что вот она старше и ей можно. И надо же кому-то говорить первому.

— Тебе надо переодеться? Я выйду.

— Мне? А… Ну, да. Наверное.

Она взяла сумку с полотенцем и зубной щеткой и вышла в пустынный качающийся коридор. Хорошо бы туалет уже открыли.

В тесном промозглом закуте туалета медлила, водя щеткой по мокрым зубам и одновременно разглядывая себя в узком зеркале. Пусть уж он там постелит и нарядится, чтоб не скакать ей туда и снова в коридор. Волосы от рывков поезда ссыпались на плечо и закрывали скулы, лезли по запястью следом за щеткой. Путаясь в полотенце, Лета сложила все в сумочку. Еще раз оглядела темные глаза, блики на вьющихся волосах. Попудрила нос, чтоб не блестел. А есть она не будет. Яблоко разве что. И спать.

Петя лежал, закинув под голову руки, острые локти в темноте белели рукавами какой-то трикотажной рубахи. Лете стало немножко смешно, она увидела, как мама неумолимо сует Петеньке пижаму в пакет, и заклинает его обязательно ее надевать, ну и что, что утром уже приедет, надо выспаться… А, может быть, он так вырос, может у них принято так — где бы ни был, вот моя пижама, вот мои тапочки, вот мой дворец моих личных привычек. Ей бы так.

Она села на свою койку, в самый уголок к окну, вынула наощупь яблоко и, примерившись, откусила, стараясь не хрустеть. Ей стало уютно. И приятно сонно. Мальчик Петя, кажется, заснул. Других пассажиров нет, и вряд ли подсядут ночью.

…Началось Летино время, которое только для нее одной. Южный город, засыпанный суровым скудным снежком, остался там, а огромная Москва еще далеко. Вокруг ночь и можно не общаться с попутчиками, не отгораживаться книгой или тетрадкой. Можно вообще ничего не делать, потому что Лету везет поезд, сейчас он решает, когда двинуться и когда остановиться. А она, вдруг, уже не дочь и не мамочка маленького Тимофея (провожать ночной поезд не получалось, потому попрощалась Лета еще дома и села в такси), но еще и не жена, и будет ею только через сутки.

Поезд покачивался, пришептывал, топал проводницыными шагами, и где-то далеко хлопал дверями в другой вагон, отчего на пару секунд появлялся внешний обрывистый шум и вдруг исчезал, отрезанный новым хлопком. Покачиваясь, Лета видела, как поезд члененной на вагоны змеей проползает через реальности, созданные из тумана или темного пламени, вдвигается в страшные заросли, полные чего-то прыгающего и ползающего, а ей не страшно, потому что броня крепка и колеса быстры. И жаль, что нет на крыше такого специального прозрачного купола, куда можно подниматься по узкой лесенке в три витка, чтоб после, спустившись, рассказывать тем, кто жует бутерброды, о том, что пропустили…

— А ты куда едешь?

Яблоко дернулось в руке, свет скользнул по необкусанному зеленому боку.

— К мужу, — ее немного покоробило, сразу на ты, но, с другой стороны, тебе ли быть в печали, Лета, мальчик, наверное, решил — почти ровесница? Но вот твой сын Тимофей, в свои пять лет обращается на вы к посторонним барышням и Лета страшно веселится, видя, как это действует на девушек даже детсадовского возраста. Глупые мужчины, не понимают, как все просто. Хотя… Можно ведь еще проще и все равно они будут в выигрыше.

— Ты замужем? А лет сколько? — Петя заворочался, обминая простыню вокруг худых боков.

— Двадцать семь, — честно сказала Лета, убавив себе год. Ну, ладно, почти два.

— Да, ну! — Петя сел, под простыней обозначились согнутые колени, — я думал, тебе лет двадцать! — подумал и добавил, — вам…

— Давай уж на ты будем. Если не против.

— Давай. А мне… — он немного подумал и решительно закончил, — восемнадцать.

Лета быстро произвела в уме нехитрые вычисления. Ну, пару лет наверняка прибавил себе. И ладно.

— Учиться едешь? Или к бабушке?

В Харьков из Южноморска вечно ехали студенты и студентки. Везли с собой пузатые пакеты, набитые быстрой лапшой и домашними харчами, чтоб не тратить во время сессии деньги на еду. Шумели и смеялись.