Сказки Бустаная - [46]

Последнее своё поручение Аместан провалил и совершенно не чувствовал себя виноватым, тем более, что Королева заранее ему сказала, что так и случится.

Он скакал день и ночь и, наконец, прибыл в Карфаген, чтобы передать ромейскому наместнику предупреждение о приближении мусульманской армии и приглашение Королевы присоединиться к ней. Его встретили со смесью настороженности и иронии, и далее предлагали ему всё более и более сложные смеси настроений, которые он не был способен ни понять, ни переварить.

Главной и самой круто замешанной смесью была причина отказа.

С одной стороны, наместник считал, что сможет справиться с мусульманами сам, особенно если ему помогут христианские кланы имазиген. Аместан ответил, что идущая на Карфаген армия гораздо больше, чем принято считать. Наместник вежливо поинтересовался, почему он должен думать, что у Королевы шпионы лучше, чем у него. И, получив ответ, что Королева знает это не от шпионов, совсем погрустнел. Вот-вот, в этом, пожалуй, и состояла главная причина отказа.

Византийский наместник был ревностным христианином и мудрым царедворцем. Он знал, что даже если переломит себя и пойдёт на союз с иудейским царством, в Константинополе ему этого не простят, по крайней мере, многие решат, что лучше бы ему этого не прощать. Но и переломить себя он никак не мог: королева-иудейка — ещё куда ни шло, но королева — известная на всю Африку колдунья!.. Ох! Он не сможет себя заставить даже просто заночевать в её горах![15]

Аместан вылетел из Карфагена как ошпаренный, по пути нечаянно ошпарив своим гневом не один десяток встреченных им на пути камней. Наверно до сих пор морщатся и ёжатся. Но далеко не ускакал: Королева велела ему дождаться развязки.

Дальше всё тоже шло наперекосяк. Мусульманская армия появилась под Городом быстро и неожиданно, и Аместану пришлось пробираться к Карфагену уже после начала осады. Пробраться он никак не мог, поскольку мусульмане были везде, куда ни сунься и скоро выяснилось, почему.

Оказалось, что часть армии скрылась в засаде, а Город окружили разъездами и вылавливали любого, кто хотел проехать. Когда ромеи, думавшие, что под Городом стоит не так уж много врагов, гордо вышли им навстречу, из засады появились остальные и быстро расправились с ромейскими гордецами. Ещё день осады — и город пал. Ромеев то ли вырезали, то ли взяли в плен, никто точно не знал. Были люди, которые клялись, что видели в море десятки парусов ужодящих в Византию кораблей. Ну, дай то Бог!

Аместан полюбовался на заваленное телами поле брани и уже хотел возвращаться домой, как вдруг узнал, что к северу от Города произошла ещё одна битва. Оказалось, что ошмётки ромейской армии и те имазиген, которые опоздали или передумали, решили устроить мусульманам засаду. Засада, впрочем, не удалась, просто появилось ещё одно усеянное христианскими трупами поле. Цвет христианских кланов имазиген погиб, остатки, судя по слухам, сбежали в дальние горы. Аместан, ругаясь на чём свет стоит, отправился домой.

— Бессмысленно, глупо и бессмысленно! — бормотал он себе под нос. Одинокое дерево разводило руками и качало головой в ответ. И действительно, что тут скажешь! — Ну причём тут вера?! Она же объявила: Тамазга для всех, кто в ней живёт!

Последние слова Аместан проорал прямо в лицо сохранявшему скептичное выражение холму, будто холодно поднявшему одну бровь. Выражение не переменилось, холм явно остался при своём мнении.

Вскоре выяснилось, почему: за холмом обнаружились пять всадников, одежда которых была причудливой смесью арабской и местной. Заметив Аместана, они быстро развернулись в цепь и поскакали ему наперерез. Посланник Королевы перехватил поудобнее короткое копьё и почувствовал, как меч-флисса нетерпеливо лизнул бедро своим волнистым языком.

— С удовольствием! С огромным удовольствием! — пробормотал Аместан с нехорошей улыбкой.

* * *

По тихому, полутёмному дому облезлым котом бродил запах давно съеденного ужина, в воздухе невесомыми водорослями стелились смутные предчувствия.

Сидящий на холодном полу Давид со смесью нетерпения и отвращения положил перед собой тяжёлый, вечно кажущийся сырым пергамент, поставил рядом наполненный тёмной водой таз и кувшинчик с кипящим маслом. Страх спрятался в краю левого глаза, время медленно потекло сквозь волосы.

Мерно падающие в воду капли масла расплывались мутными, желтоватыми пятнами, рассеивали взгляд. Казалось, что кипящее масло и тёмная вода перетекли в кровь и то ли борются, то ли играют в лихорадку.

Через какое-то время капли, наконец, обрели цельность, ручеёк заклинаний перестал вытекать, как слюна идиота, из ставшего безвольным рта и холодной струйкой побежал назад, в сжавшийся от страха живот.

В привычном тошном, желтоватом мареве Давид увидел очертания города, не узнать которые было невозможно. С одного края изображение дрожало, будто он глядел через раскалённый воздух. Перекривившись от напряжения, Давид всмотрелся, и увидел, что край города действительно горел. Чёрный дым рывками выталкивало к белёсо-желтоватому небу, и там он принимал странные, жутко человеческие формы — это демоны танцевали над городом, наряжаясь в жирные клубы. Несколько чёрных пятен расплылись, увеличились и превратились в обгоревшие трупы. Пелена кое-где лопалась пузырями, и Давид видел сквозь неё чёрные, ветвистые прорехи сгоревших деревьев. Потом деревья, трупы и тени домов стали, как всегда, собираться в намёк на жуткое чёрное лицо, и Давид с лёгким ознобом быстро вынырнул в явь.